Жемчужина гарема
Шрифт:
Теряясь в догадках, Айша раздвинула занавес из бус и оказалась в женской половине дома. Возможно, Акбар-хан занят мыслями о поездке в Кабул и шуре, на которой должны присутствовать другие сирдары. На этом сборище, как всегда, начнутся распри. Слишком много там будет вождей. И не меньше сложных вопросов. Да, это единственно разумное объяснение. И мысли Айши переключились на завтрашнее путешествие и сборы. Но выяснилось, что все уже сделано за время ее отсутствия.
Сорайя опять поджала губы. Она всегда напускала на себя такой вид, когда что-то в гареме происходило как бы ей вопреки. И дело было не в самой поездке. Но если уж Айша сопровождает в ней хана, то должна ехать и она, Сорайя, в качестве дуэньи и горничной. Решения хана не подлежат обсуждению, но почему бы не сорвать свое раздражение
Айша, поняв, что происходит, заранее смирилась с неудобствами: всеобщая смута грозила возмутить обычно спокойную заводь гарема. Так что она постаралась успокоить разгулявшиеся нервы Сорайи и тем самым уберегла самых молодых членов этого крепко спаянного женского коллектива от незаслуженных грубостей.
Следующим утром они двинулись в путь: небольшая группа воинов-горцев и четыре женщины, которые – включая Айшу – ехали сзади. Мужчины словно и не замечали их. Во время таких путешествий Акбар-хан вопреки обычаям, как правило, разрешал Айше ехать рядом с ним. А прислужницы продолжали плестись в хвосте. На этот раз приглашения не последовало, и Айша потеряла покой. Чем вызвала она раздражение Акбар-хана? И зачем в таком случае он везет ее в Кабул?
В полдень они приблизились к чайхане. Сорайя перестала ворчать в предвкушении отдыха и чая. Мул, на котором она тряслась, как мешок с картошкой, казалось, тоже был рад освободиться от своего бремени. Когда они остановились возле маленькой чайханы, мужчины вошли внутрь в сопровождении сморщенного согбенного старика, который встретил их у порога. Потом из домика выскочила женщина в черной чадре и поманила к себе представительниц прекрасного пола. Те последовали за хозяйкой в комнатушку с глинобитным полом, которая находилась в задней части дома, дабы ничто не нарушало покой мужчин. Даже если Айше разрешалось скакать рядом с Акбар-ханом, на людях она все равно подвергалась традиционной дискриминации и не сидела вместе с мужчинами. Впрочем, Айша так к этому привыкла, что перестала даже замечать. Главное, что и здесь, в задней комнатке, весело гудел самовар.
Айшу раздражало другое: все утро ей пришлось сдерживать свою норовистую лошадку, приспосабливаясь к шагу мулов, на которых ехали, а точнее, неуклюже тряслись, остальные женщины. Она даже подумала было: а что, если самой взять да и поехать рядом с Акбар-ханом? Но тут же с горечью призналась себе, что никогда не осмелится. Такая дерзость может понравиться ему, но может и вызвать гнев. Смирившись, Айша углубилась в свои мысли, пустив лошадь мелкой рысью.
– Айша? Айша!
Услышав эти повелительные оклики, она вздрогнула и очнулась от задумчивости. Ее звал Акбар-хан, остановившийся немного впереди. Айша поскакала к нему.
– Прости, я не слышала тебя.
– Я заметил. Ты была как во сне.
– Немудрено. Я ведь едва плетусь, чтобы не обогнать мулов. – Айша решилась лишь намеком выдать свою досаду.
Голубые глаза сузились. С минуту Акбар-хан молча поглаживал бородку, а потом вдруг рассмеялся:
– Ладно, давай-ка галопом.
Айша и оглянуться не успела, как он помчался по предательски узкой горной тропинке. Непостижимый человек! Как всегда, она отмахнулась от этой загадки и, ликуя, ринулась вдогонку.
Вскоре эскорт остался далеко позади. Акбар-хан скакал на бешеной скорости, и Айше пришлось пустить в ход всю свою ловкость и мастерство, чтобы конь не оступился на опасной, усеянной камнями дороге. Временами тропинка вилась по самому краю глубокой пропасти, на головокружительной высоте… И тогда Айшу захлестывал ужас, но она неслась дальше, в отчаянии прильнув к спине своей лошади. Затеяв эту безумную скачку, Акбар-хан преследовал определенную цель: проверял смелость и выносливость Айши. И она решила, что не отступит, не остановится до тех пор, пока он сам этого не сделает. Уже несколько раз Акбар-хан бросал ей вызов, как будто хотел убедиться, что она не похожа на женщин его расы. Те безмолвно терпели свое рабское положение, нескончаемую тяжелую работу и жестокость мужчин. Но это было молчание сломленных духом вьючных кляч, а не гордое молчание храбрых. Смелость – мужская добродетель, и все-таки Акбар-хан давал возможность англичанке проявить себя в мужских состязаниях.
Ветер хлестал Айшу, срывал с нее чадру, сжимал своей смертельной хваткой. В ушах стоял рев дикой стихии, от которого улетучились все горькие мысли. Но вот Акбар-хан бросил поводья. Там, впереди, дорога становилась шире. Соревнование закончилось. Остановив лошадь, он смотрел, как Айша карьером мчится к нему. Она сбавила скорость, только достигнув относительно безопасного места.
Ее кобыла тяжело и прерывисто дышала, со свистом втягивая воздух раздувающимися ноздрями. Несмотря на холод, бока лошади покрылись пеной. Айша твердо встретила взгляд Акбар-хана, в ее глазах, спрятанных за сетчатой вставкой, блеснул огонек торжества. Он медленно наклонил голову, и легкая улыбка тронула уголки рта. Однако Акбар-хан не сказал ни слова. В задумчивом молчании они ждали, пока к ним присоединятся остальные всадники, а лошадь Айши восстановит дыхание.
На ночь они нашли приют в горной деревеньке. Глинобитные домики лепились к склону горы, а сторожевая башня возвышалась над ними, как часовой. Аксакаи, деревенские старейшины, приветствовали их, склонив свои почтенные седые головы в знак уважения к хану. Гостей провели в хижину, состоящую всего из одной комнаты. От овечьего навоза, который подбрасывали в огонь, шло отвратительное зловоние. В узкую дверь, пригнувшись, вошел мулла, и Айша приготовилась к длинным церемониям приветствий, в которых женщины участия не принимали. Пока не завершится этот ритуал, ужина ждать нечего, а Айша уже умирала с голоду. Ее успокаивало одно: мужчины, очевидно, тоже жаждут поесть, и, если повезет, Акбар-хан несколько ускорит ход событий.
Терпение, которому давно научилась Айша, было ее главной силой. И она стояла в полной неподвижности (поразившей в свое время Кита), а разговор все продолжался, и тлетворный дым стелился по комнате. Мужчины взяли по щепотке листьев табака и положили под язык. Речитатив святого человека, муллы, наводил сон. Но наконец он умолк, и Айша почувствовала, что женщины, стоявшие вокруг нее, с облегчением зашевелились. Теперь-то их наверняка ждет ужин.
В такой бедной деревне нечего было и думать о каких-то изысках. Айша прекрасно понимала, как трудно будет аксакаям принять такую большую партию гостей. Но жители деревни тоже принесли угощение: талхан – пирог с сушеными тутовыми ягодами и грецкими орехами; пиалы с гаймаком (желтоватой плотной массой, которая образуется на сливках), накрытые плоскими круглыми лепешками из пшеничной муки; кусочки вяленого антилопьего мяса и соль, соскобленную с драгоценной глыбки. Из напитков им подали только дах, и Айша, которая так жаждала чая, решила, что это кипяченое разбавленное молоко – плохая ему замена. Но, увидев, как Акбар-хан поднес хозяину подарок – брикет чая, посыпанного красным перцем, она сразу оживилась. Предложат ли женщинам отведать такую роскошь? Айша глотала слюнки, предчувствуя, что ее ждет разочарование.
В комнату притащили самовар. Это вызвало всеобщее волнение; мужчины возбужденно потирали руки. Чай разлили в пиалы и стали передавать по кругу. Глаза Айши наполнились слезами. Конечно, глупо столь болезненно реагировать на то, что тебя лишили чая. Но день выдался долгий и трудный, и напряжение, пережитое во время сумасшедшей скачки, дало о себе знать, хотя и с опозданием.
Акбар-хан взглянул на Айшу. Она сняла чадру, но из уважения к смешанной компании сидела отвернувшись. И все-таки, находясь в другом конце маленькой задымленной комнаты, он чувствовал, что Айша расстроена и плачет. Иногда Акбар-хан поражался, насколько тонко он улавливает все ее эмоции, даже такие примитивные, как эта. Он сказал несколько слов аксакаю, который поспешно наполнил пиалу хана. Акбар-хан сам поднес Айше чай.