Жемчужное ожерелье
Шрифт:
Он продиктовал адрес, на чем разговор и закончился. Дороти расстроилась. Конечно, прежде всего из-за собаки. Но не меньше из-за того, что Эдди был сух, вежлив… и только. Никакой теплоты в интонациях, а ведь в глубине души она надеялась, постоянно перебирала в уме детали их отношений, вспоминала радость физической близости и тосковала о ней, готовая бежать к нему по первому зову. Одна эта возможность вызывала у Дороти сердечные сбои…
Сейчас она находилась в таком же состоянии, в каком пребывала в те дни, когда поначалу была
Внезапное открытие ошеломило ее: по отношению к Эдди Брассу она попала куда в большую зависимость. У нее не было ни сил, ни желания сдерживать обуревавшие ее чувства. Готова стать его любовницей, рабыней, чем угодно. Но она дала себе слово держаться, чтобы не дать ему это понять.
К ветеринарной клинике Дороти приехала на такси. Здание находилось в тихом переулке. В фойе у регистратуры толпился народ. Кто с раненой кошкой, кто с собаками, скулящими из-за травм. Дети, державшие на руках своих питомцев, шмыгали носами и размазывали по лицу слезы.
Такая обстановка привела ее в смятение, Дороти не на шутку разволновалась. Эдди она нашла в дальнем конце холла на втором этаже. Прислонившись к стене, он читал журнал. Заметив приближающуюся Дороти, на секунду оторвался от страницы, коротко поздоровался, затем снова углубился в текст.
Дороти опешила. Плотно сжатые губы, холодные голубые глаза, поза – все выражало полную отчужденность, как будто они малознакомые люди. Такого она никак не ожидала.
– Привет! – выдавила она, проглотив горькую пилюлю. – Как дела у Джеки?
– Не очень хорошо. Врачи решили оперировать, иначе она погибнет.
Дороти всплеснула руками.
– Вот беда!… Бедняжка…
Она горестно прислонилась к стене рядом с Эдди, совершенно не подумав о том, какую реакцию это может вызвать с его стороны. Тот демонстративно отодвинулся, искоса, через плечо, бросил на нее колючий взгляд.
– Удивляюсь, что ты приехала.
– Почему? Состояние Джеки волнует меня в такой же степени, как и тебя.
– Да что ты говоришь?… То-то за всю неделю ты не выкроила и минуты, чтобы хотя бы позвонить… А теперь, видите ли, расчувствовалась.
Значит, вот где кроются истоки его отчужденности – в том, что я ни разу не позвонила, подумала Дороти. Правда, свинство с моей стороны.
– На меня навалилось столько… – солгала она.
– Важных… неотложных… срочных дел? – насмешливо поинтересовался Эдди.
– Разных, Эдди…
Тот хмыкнул и снова погрузился в чтение. На сей раз Дороти рассердилась по-настоящему, даже за рукав пиджака его дернула, словно хотела задать ему трепку.
– Что с тобой случилось, Эдди? Я же вижу – ты решил объявить мне войну.
Он несколько минут молча в упор глядел ей в лицо, потом,
– Потому что проще быть твоим врагом, чем другом. Ты бросаешься из одной крайности в другую, Дороти, и постоянно держишь меня в напряжении, я устал от этого…
– Ты не похож на человека, которого хоть что-то может вывести из равновесия.
– Как видишь… – пожал плечами Брасс, возвращаясь к журналу.
Самое правильное сейчас было бы сделать то же самое: взять со столика газету и отгородиться ею, как щитом, но Дороти словно потеряла способность мыслить здраво. Она выхватила из рук Эдди журнал, швырнула его в сторону.
– Нет, мистер Брасс! – яростно воскликнула Дороти.
Он иронически хмыкнул:
– Опять переходишь на официальные рельсы?
– Да, на официальные! Вас раздражает… уважаемый… что я по другую сторону баррикад в интересующем вас деле и не сдаю своих позиций, на что вы не рассчитывали, пуская в ход все свое обаяние.
– Я думал, ты умнее, Дора, а оказывается… ты совсем не разбираешься в людях… Во всяком случае, в мужской психологии.
– Психология здесь ни при чем, тем более мужская.
– Ошибаешься, – устало произнес Эдди. – Оставь свои подозрения насчет моего племянника и Сьюзи. Дело сейчас не в них, а в нас с тобой… Да, я не отрицаю того факта, что меня возмущают твои симпатии к злосчастной Хедлоу. Но скажи, какая семья была бы счастлива, если бы с кем-то из родственников произошло то, что случилось с ним? Ты несправедлива к нему, а ведь это Клоду сломали жизнь. Мне жаль его. Он попал в переплет, безрассудно влюбившись.
– Надо было думать, а не хлопать ушами, – чуть сбавив тон, сказала Дороти, вспомнив, как собственные родители говорили ей точно такую же фразу, когда она познакомила их со своим будущим мужем.
– Вот и я пытаюсь, как ты выражаешься, не хлопать ушами. Не могу допустить, чтобы ты обращалась со мной, как со старой юбкой, в которой нельзя показаться на люди…
– Ничего не понимаю!
– Не юли, пожалуйста. С одной стороны, ты не прочь оказаться со мной в постели, а с другой – стесняешься открыто признать наши отношения. Или, ты думаешь, я не понял, как неловко тебе было представить меня своей родне, сгоравшей от любопытства? Будто я тебе не пара, не в масть, так сказать.
– Ты вообразил себе невесть что! – воскликнула Дороти растерянно.
Эдди рассмеялся.
– В душе тебе стыдно, конечно… Сейчас, во всяком случае… Но для меня это уже не имеет значения. Не думаю, что сильно расстроюсь, если мы расставим точки над «i» и расстанемся.
Эти слова ошеломили ее. Дороти замерла, будто пронзенная молнией. Казалось, целую вечность они стояли, молча глядя друг на друга.
Дороти не выдержала первой, отвернулась, невидящими глазами уставилась в окно.
– Спасибо за откровенность, – сдавленным голосом произнесла она.