Жена башмачника
Шрифт:
– Так оставайся! – воскликнула Паппина.
– Ты знаешь, как трудно удержать за собой комнату в «Милбэнк-хаус»?
– Да, они на вес золота, – кивнула Энца.
– Я никогда не работала и немного об этом жалею. Прямо из материнского дома переселилась в квартиру, которую мы сняли с Луиджи. Расскажите, что я потеряла?
– Если ты готова к тому, что не будешь знать, где получишь следующую зарплату, если ты способна шить себе невероятные туалеты из фабричных остатков и если тебе нравится теплое шампанское из бумажных стаканчиков на премьере в опере, то жизнь работающей девушки для тебя.
– Понятия
– Видимо, девушки всегда любят то, чего у них нет. – Лаура вытянула длинные ноги, разгладила юбку. – Я бы хотела быть миниатюрной брюнеткой, а похожа на нить красной лакрицы. Я была бы не прочь держать на коленях собственного ребенка, но я не замужем – не по доброй воле, но по воле обстоятельств. Так что мы не всегда получаем все, о чем мечтаем. Хорошо бы – хоть что-нибудь.
Энца рассмеялась – как всегда, когда Лаура принималась философствовать. Она старалась не думать, что будет, когда Лаура вернется в Нью-Йорк. Это были замечательные две недели, каникулы скорее для Энцы, чем для Лауры, которая везде сопровождала подругу, предугадывала ее желания и уговаривала отдохнуть.
Чиро поставил на одеяло ящик с холодной содовой, рядом положил пакет с пирогами. Внезапно у Энцы тянущей болью свело низ живота. Она привстала, решив, что это от неудобной позы, но через несколько минут приступ повторился.
– Что с тобой? – встревожилась Лаура.
Грохнули тарелки, вступили духовые, оркестр заиграл патриотический марш.
Лаура подтолкнула Чиро. Он оглянулся, перевел взгляд на Энцу, и лицо его сделалось пепельно-серым.
– Уже? – глупо спросил он.
Энца кивнула. Лаура передала Паппине малыша Джона.
Чиро помог жене встать, и под звуки оркестра они с Лаурой медленно повели Энцу к границе парка, где обратились за помощью к полисмену. К счастью, офицер полиции по фамилии Гросси в свободное от службы время имел привычку играть в покер в «Итальянской обувной лавке» и вызвался самолично доставить роженицу в только что открывшуюся в Чисхолме больницу.
Чиро вошел в палату Энцы и замер. Жена в белой больничной рубашке лежала, прижимая к груди голубой сверток. После того как она стала матерью его первенца, красота Энцы точно обрела глубину. 28 июля 1919 года – эту дату он будет помнить до конца жизни, сколько бы подробностей ни изгладилось из памяти.
В тот день они с Энцей окончательно стали la famiglia.
Лаура, тоже находившаяся в палате, улыбнулась и вышла, дружески коснувшись плеча Чиро. Они остались втроем. Чиро подошел к кровати, одну руку положил Энце на талию, а другой привлек к себе обоих. От сына пахло свежим тальком и непередаваемым младенческим духом. Он был такой длинный и такой розовый, маленькие пальчики сжимались, будто хотели ухватить воздух.
Энца хотела назвать его Чиро, но у мужа были другие мысли. Он думал, не назвать ли мальчика Карло, в честь своего отца, или Марко, в честь отца Энцы, или Игнацио, в честь Игги, который всегда был добр к нему, или Джованни, в честь Хуана Торреса, который погиб в окопах. Но, представляя всех этих людей, он предложил назвать первенца Антонио – в честь святого, который помогает найти путь
Он вспомнил тот вечер, когда впервые встретил Энцу. Сирота, он всегда смутно ощущал свою заброшенность, отдельность, неприкаянность. Внутри точно зияла какая-то сосущая пустота, так было всегда, – Чиро полагал, что и будет всегда. Но Энца все изменила. И вот он отец…
Энца осторожно, точно чашу из тончайшего фарфора, передала Чиро ребенка.
– Антонио, я твой отец. Я никогда тебя не покину, – прошептал он и прижался губами к бархатистой младенческой щечке.
– Он похож на тебя, – сказала Энца. – Представь, в мире вас теперь двое, ты и твоя копия.
Дома их ждала Лаура. Она сварила кастрюлю густого овощного супа с картошкой, который, как она считала, мигом придаст Энце сил. Она вылизала квартиру, так что Энце оставалось лишь кормить ребенка и отдыхать.
Первую ночь Лаура не спала, следила, как Энца кормит, затем забирала у нее малыша, укладывала и помогала Энце добраться до постели. Рядом с подругой Энца острее ощущала свое счастье. Но однажды утром пришла пора прощаться.
Энца сидела с ребенком на руках и наблюдала, как подруга укладывает вещи.
– Ты уверена, что тебе он не понадобится? – Лаура встряхнула классический темно-синий кардиган.
– Перестань предлагать мне свои вещи, – улыбнулась Энца.
Лаура присела на край постели:
– Ну я же не знаю, когда опять увижу тебя.
– Возвращайся в любое время.
– А может, ты выберешься в Нью-Йорк? – предложила Лаура.
– Когда-нибудь – обязательно. А что ты собираешься делать, когда вернешься?
– Начать все заново. – Глаза Лауры увлажнились, но она решительно вытерла их платком. – Собираюсь оставить свои слезы где-то на полпути отсюда к вокзалу Пенн [83] . Когда выйду из поезда, уже буду в полном порядке.
83
Сокращение от «Пенсильвания».
В дверях возник Чиро.
– Знаю, знаю, Чиро, пора, иначе опоздаю на поезд. – Лаура встала и защелкнула саквояж.
– Думаю, опоздать тебе придется.
– Почему? Несчастный случай?
– Нет. Просто придется. – Чиро прислонился к косяку.
– Что случилось? – Лаура вытащила билет, словно ожидая найти там ответ.
– Кое-кто желает тебя повидать. Ну-ка, спускайтесь в мастерскую. – Он забрал у Энцы ребенка. – Леди, следуйте за мной.
Лаура пребывала в замешательстве, Энца тоже не знала, что и думать. Переглянувшись, они послушались Чиро. Тот спускался первым, следом Энца, замыкала шествие Лаура.
У верстака стоял Колин Чапин. Элегантный как обычно, разве что костюм выглядел слегка помятым. Лаура застыла на миг, точно ей явился призрак. Затем попятилась к лестнице.
– Куда это ты собралась? – спросил Колин. – Я проделал ради тебя весь этот долгий путь.
Лаура снова замерла.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя и хочу на тебе жениться.
– В самом деле?
– Если ты примешь меня, – улыбнулся Колин. – И моих мальчиков. Они – часть сделки.
– А как насчет твоей матери?