Жена-беглянка
Шрифт:
— О чём думаешь?
— О том, что я ничего о тебе не знаю. Нет, правда. Мы так мало разговаривали…
Его губы дрогнули. Глаза казались чёрными и блестели, как ночной пруд под луной.
— Ты в курсе моей личной жизни. Разве этого мало?
— Знаю имена твоих жён, — гм, звучит так, будто у него гарем. — И что двух последних ты вряд ли любил.
Мэт сморгнул и отвернулся, устремив взгляд на танцующую толпу.
— Прости. Я не должна была…
— Нет, я просто задумался. Пожалуй, ты права. — Он поцеловал мне запястье. — Видишь?
Он был именно таким, как сказала Марлена — офиге… невероятно привлекательным мужчиной. Всегда, а сейчас особенно. Под пиджаком тёмная рубашка, расстёгнутая глубже обычного, волосы в живописном беспорядке — так и хотелось запутаться в них пальцами.
Я потихоньку придвинулась, и Мэт обнял меня.
— Что ещё тебе рассказать?
— Что хочешь.
Даже сидя так близко, нам приходилось повышать голос, чтобы слышать друг друга.
— Ладно, начну с начала. Моя мама погибла, когда мне было пять. Несчастный случай. До двенадцати я жил у деда, ещё пять лет учился в закрытой школе в Жетсете. Потом поступил в Умсфорд, изучал экономику и право. В каникулы работал на Чакте оператором туманных насосов. Помнишь, я рассказывал, как ел ядовитую рыбу-фонарь? Ещё был бурильщиком в Руме…
— Бурильщиком? — переспросила я.
— Южнее Чакты туман залегает глубоко, но пласты богатые… — он усмехнулся, поняв, что я спрашиваю о другом. — Это обычная практика — начинать с низов, переходя со ступени на ступень, чтобы изучить деловой процесс изнутри. В Руме было по-своему интересно, но Чакта понравилась мне больше.
Он стал рассказывать об эффектах опалесценции в верхних слоях тумана, о песнях голубых китов, которые выбрасывают фонтаны на высоту четырёхэтажного дома, и о серых китах, которые пахнут огурцами, а ещё о карликовых морских дракончиках с золотыми крыльями. Когда-то по общественному показывателю я смотрела большой фильм о природе Крайнего Востока Джеландии. Сейчас кадры, всплывающие из глубины памяти, мешались с картинами, рождёнными воображением, в красочную волшебную сказку.
Я невольно позавидовала Мэту, видевшему чудеса заповедного полуострова своими глазами. Даже открыла рот, чтобы об этом сказать, но вовремя спохватилось. Не хватало ещё, чтобы он подумал, будто я напрашиваюсь на дорогостоящее романтическое путешествие.
Не все свободные дни Мэт проводил на буровых установках и насосных станциях. Он любил активные забавы — горные лыжи, подводное плаванье, сёрфинг. На втором курсе увлёкся скалолазанием и отправился с друзьями на Стену. Инструктором в летнем лагере была девушка на год старше него. Дочь геолога, она училась на горного инженера, любила горы больше всего на свете, даже больше Мэта…
Когда ему исполнилось двадцать один, они заключили временный брак без обязательств — чтобы не ссориться с отцом, который не одобрял выбор старшего наследника. Через полгода продлили. А потом Мэт уехал на буровую, звал Лидию с собой, однако у неё в планах было восхождение на гору Куницу, не самую высокую на Стене, но
Я была тронута тем, что Мэт поделился со мной этой историей. В то же время крепло ощущение, что он прячется за прошлым, как за щитом, не подпуская меня к своему настоящему.
Когда он прервался, чтобы смочить горло, я спросила:
— А потом? Как вышло, что ты пошёл работать в полицию?
— Вместо того, чтобы сидеть в фамильной башне, управляя миром? Это тебя интересует?
Сказал вроде бы в шутку, но в интонациях прозвенела резкая нота.
— Я боялась, что ты неправильно поймёшь. — За его реакцией могло стоять многое: семейные драмы, личные разочарования, расчётливые женщины. Не только у меня есть больные места. — Мэт, мне ничего от тебя не нужно, ни денег, ни подарков, ни связей…
Он весь стал колючим, как ёжик. Так и чудилось, что в бок сейчас воткнутся иголки. Пришлось добавить:
— Не сердись. Но я сама могу заработать себе на жизнь.
Если у меня будет полноценный вид на жительство.
— Так в этом всё дело? Боишься быть зависимой?
Он почему-то расслабился. А я загрустила: он опять не так понял, вернее не совсем так, а ещё не доверял мне настолько, чтобы говорить о серьёзном и важном. Неудивительно, конечно. Но всё равно обидно.
— Тебе нравится работать у Талхара?
От неожиданности я растерялась.
— Как сказать… Иногда это интересно.
Если сейчас он начнёт допытываться о вещах, которые я обязалась хранить в тайне, или о Геллерте… Честно, я не знала, что буду делать.
— А ты, Симона, расскажешь что-нибудь о себе? Как дела у твоего брата?.. Но лучше не здесь. Честно говоря, я уже оглох и охрип. Может, посидим ещё немного и переберёмся в какой-нибудь тихий погребок? Сказал бы, поедем ко мне, но ты ведь откажешься.
— А если не откажусь?
Хмелея от собственной смелости, я потянулась и осторожно поцеловала его. Пусть к нам обращены десятки глаз, под защитным пологом темноты и грохота я чувствовала себя в безопасности.
Мэт вернул поцелуй, улыбнулся нежно, но рассеянно и перевёл взгляд куда-то на танцпол.
— Извини, мне нужно… — он посмотрел мне в глаза. — Симона, я отлучусь на полчаса. Подождёшь меня?
Я кивнула, и он переставил соломинку из своего стакана в мой.
— Зачем это?
— Знак невербальной коммуникации, как говорят у вас, лингвистов. Сообщает всем, что ты занята и твой спутник сейчас подойдёт.
Он поцеловал мне пальцы, легко вскочил на ноги и ввинтился в толпу.
А я… Я пошла за ним, не забыв прихватить клатч.
Глава 17. Соломинки и стейки
Некоторое время мне удавалось держать Мэта в поле зрения — высокую тёмную фигуру, лавирующую среди других фигур с ловкостью танцора, но разрыв между нами всё увеличивался. Потом человек, за которым я следовала, повернул голову, луч прожектора чётко обрисовал его профиль, и я поняла, что это не Мэт.