Жена Цезаря вне подозрений
Шрифт:
Странно, прошлое мужа не интересовало, а вот прошлое полковника Романа Воронина интересовало, и даже очень. О нем ей хотелось знать все. Мила вчера с трудом сдерживалась, чтобы не начать непрерывно его расспрашивать. Надо кончать с этими «случайными» встречами. Глупо и ни к чему.
Мысль была единственно правильной, но при этом вызывала щемящую тоску.
А ведь еще совсем недавно ей было так хорошо с Костей, что Мила ни за что не поверила бы, что способна думать о каком-то другом мужчине. Ей было хорошо и спокойно. Нравилось гулять с ним по Москве и по осеннему лесу – он был заядлым грибником. Нравилось по выходным ездить с мужем в Питер. Или в Новгород, или еще куда-нибудь. Мысль куда-то поехать приходила
Телефонный звонок прозвенел неожиданно и тревожно. Миле не хотелось сейчас ни с кем разговаривать, даже с лучшей подругой Лерой. Она даже не сразу поняла, о чем та говорит, а когда до нее дошло, ахнула:
– О, господи! Значит, Светку действительно хотели отравить, а мы ей не верили… Вот ужас-то!
– Мил, – помолчав, спросила Лера, – ты не помнишь, бутылка была распечатана, когда Светлана ее принесла?
– Не помню. Когда забирала ее от меня перед Новым годом, была закрыта, это точно.
Как ни странно, но наличие яда в мартини волновало Милу все-таки меньше каверзного вопроса: появится или нет вновь на ее пути полковник Роман Воронин, и ей стало совестно. Все-таки подругу в самом деле хотели отравить.
– Да, кстати! То есть не совсем кстати, – поправилась Лера. – Тамара ушла из жизни сама. У нее был рак.
Тут Мила слегка напряглась. А ведь Костя говорил, что Тамара тяжело больна. Но она ему не поверила. Нет, она точно сошла с ума. И потому, что подозревала мужа бог знает в чем, и потому, что почти забыла о своих подозрениях, переполненная ненужными мыслями о Романе.
Надо кончать с глупостями. Да, кончать. Сегодня же.
Ира предложила прогуляться в обеденный перерыв, и прогулка получилась отличной. День выдался изумительный, совсем майский, на работу возвращаться не хотелось. А потом, уже в кабинете, не хотелось приниматься за неотложные дела, и Лера просматривала новости в Интернете.
Неожиданно позвонил Саша.
– Лер, я уеду по делам, могу задержаться, ты не беспокойся.
– Ладно, – согласилась она.
Саша никогда раньше не уезжал, не сказав точно, куда направляется. Никаких «по делам» прежде не звучало. Лере стало трудно дышать. И уж совсем невозможно читать колонку происшествий на только что открытой странице Интернета. Саша почти не разговаривал с ней в последние дни. Совершенно точно: она ему неинтересна. Да, она ему не нужна, у него теперь свои «дела».
Еще совсем недавно ей просто не пришло бы в голову, что Саша может что-то от нее скрывать, как не могло прийти в голову, что ему не захочется ее слушать, что она, Лера, станет ему неинтересной. И что совершенно чужой Леня Дорышев покажется ей вдруг более близким и надежным, чем самый нужный на свете человек.
Совсем недавно ей казалось, что она знает о Саше все. Не то чтобы тот постоянно взахлеб рассказывал ей обо всем, что с ним случалось, скорее был немногословным. Но по нескольким фразам, по улыбке, по взгляду Лера чувствовала его настроение не хуже, чем после длительной беседы.
Совсем недавно Саша смешно пугался, когда у нее обнаруживались признаки простуды. Немедленно звонил матери, расспрашивал о самых действенных лекарствах, бежал в аптеку и заставлял ее пить все эти препараты, без конца измерять температуру, уговаривал ни в коем случае не ходить на работу, чтобы не получить каких-нибудь осложнений. Сам он все простуды переносил на ногах, никогда не жаловался и лекарства принимать забывал.
Совсем недавно Лера рассказывала ему
Нужно было уходить с работы – все равно ничего путного она сделать сегодня не сможет. К тому же предпраздничный день, и народ уже потянулся от института. Точно, надо уходить, чтобы, не дай бог, не расплакаться прямо за рабочим столом.
Но Лера все сидела и тупо смотрела в экран компьютера.
Хорошо, что впереди праздники. Константин Олегович сохранил документ в памяти компьютера и пожалел, что нельзя выпить – он же на машине. А очень хотелось хлебнуть коньяка, посмотреть в Интернете новости и погоду на завтра. Потом поехать домой, обнять Милу и начать жить заново. Без Тамары и Инны.
Конечно, находясь на работе, он еще долго будет помнить Тамару. И еще долго ему будет ее не хватать. Странно, только теперь это стало понятно. А раньше и не предполагал, что без Тамары у него появится такое тоскливое одиночество, ему казалось, что ничего, кроме жалости, он уже давно к ней не испытывал. Зато дома теперь точно удастся забывать обо всем, кроме его самого и Милы.
Константин Олегович потянулся, встал с кресла, прошел в комнатку-кухню и включил чайник. Раньше он редко пил чай в собственном кабинете, чаще ходил к Тамаре. Пожалуй, нужно купить заварку и еще что-нибудь, печенье, что ли. Сам Тишинский давным-давно ничего не покупал: и чай, и кофе, и то же самое печенье приносила Тамара, даже не всегда слыша от него слова благодарности, как будто она была обязана это делать. Наверное, Тамара была бы ему отличной женой, если бы когда-то его не угораздило влюбиться в глупенькую и злую Инну.
Собственно, без Тамары здесь, в стенах института, Константин себя и не помнил. Они пришли устраиваться на работу в один день. Вместе заполняли длинные анкеты, слушали дурацкий инструктаж по технике безопасности. И совершенно обалдели и от анкет, и от инструктажа, и от длинных непривычных институтских коридоров. Потом разошлись по своим новым рабочим местам, и когда неожиданно столкнулись в курилке, обрадовались друг другу, как радуются старые друзья, которые долго не виделись. Тогда Тишинский еще не знал, что эта высокая светловолосая девушка умеет быть ненавязчиво нужной, что очень скоро она начнет смотреть на него с радостью и восхищением, а он почему-то станет смущенно улыбаться и отводить глаза. Красавица Тамара чарующе пела низким тихим голосом под гитару, была верным и надежным товарищем и – очень его любила. То есть о любви они не говорили – Костя все словно ждал чего-то. Но это не мешало ему радоваться Тамаре и скучать без нее.
Другую Тамару теперь он почти не помнил. Собственно, кроме сияющих восхищенных глаз и собственной радости от ее присутствия, ничего и не вспоминалось. Он никогда и ни у кого не видел таких сияющих глаз, как у той Тамары.
Другую Тамару, несчастную и потерянную, которая почти не попадалась ему на глаза, Константин тоже помнил плохо. Зато отчетливо в памяти запечатлелись его собственный стыд, жалость к ней и постыдная радость, что главные слова Тамаре он так и не успел сказать.
Скорее всего, останься Инна жива, его сумасшедший с ней роман не продлился бы долго. Даже если бы Костя женился на Инне, брак не сулил ничего хорошего ни ему, ни ей – уж слишком разными они были. В конце концов, Тишинский обязательно увидел бы настоящую Инну, неумную и жестокую, какую видел до того, как девушка стала для него центром Вселенной. И тогда, скорее всего, Константин снова вернулся бы к Тамаре. Смерть Инны сделала это возвращение невозможным. Они с Тамарой слишком многое знали друг о друге, слишком страшное, чтобы сделать вид, будто не произошло ничего особенного.