Жена Цезаря вне подозрений

Горская Евгения

После смерти Инны появилась третья Тамара: холодная, жесткая, уверенная в себе и быстро делающая карьеру женщина. Константин Олегович до сих пор не понимал, как из мягкой, нежной первой Тамары могла получиться Тамара третья. Она как будто впитала в себя что-то, принадлежавшее раньше Инне. Правда, впитала не до конца – совесть у Тамары все-таки оставалась.

А вот у Инны совести было маловато. Даже тогда, давно, когда он в ней одной видел смысл жизни, его коробила ее откровенная непорядочность.

В его, Константина, группе, помимо Инны, работали еще две девушки, одна очень хорошенькая, другая обыкновенная, как все. Девчонки были тихие, спокойные, смешно его побаивались, трудились добросовестно и работой,

что случалось нечасто, искренне интересовались. Хорошенькую (кажется, ее звали Дашей) Инна начала выживать сразу, как только убедилась в полной своей власти над ним, Константином Тишинским. Странно, но тогда его это почти умиляло. Тогда он считал, что Инна слишком его любит и ревнует, поэтому придумывает про Дашу разные глупости. Костя почти не слушал, когда Инна, капризно выпятив губки, прямо при девушке сообщала, что та опять опоздала на работу или с обеда, или что слишком долго висит на телефоне. Говорила Инна шепотом, но он понимал: Даша все слышит и Инне это прекрасно известно, – и просто старался не обращать внимания на все это. А когда Даша начинала оправдываться и голос у нее начинал дрожать, старался на нее не смотреть, боясь увидеть слезы. В конце концов, обе девчонки подали заявление о переводе в другой отдел, значительно потеряв в деньгах, потому что группа Тишинского получала самые большие в институте премии. Потом, очень быстро, тот отдел расформировали, и девчушки попали под сокращение. А Инна осталась.

То, что Костя подписал тогда им заявление, было одним из самых неприятных его воспоминаний. Странно только, что вспоминаться это стало лишь совсем недавно, когда теперь Тамара выжила одну из своих подчиненных. Еще когда она жаловалась ему на сотрудницу, на ее бестолковость и глупость, давняя подруга неожиданно показалась ему очень похожей на Инну, его отчаянную любовь. Ему не было никакого дела до подчиненных Тамары, и Константин Олегович никогда бы не узнал, что женщина умна и исключительно компетентна, если бы не оказался случайно в кабинете генерального, когда Михаил Аркадьевич подписывал ее заявление с просьбой об увольнении (по собственному желанию, естественно), уговаривая остаться. Тишинскому отчего-то сделалось тогда так тошно, что он уехал домой, не дожидаясь конца рабочего дня, и весь вечер ловил на себе удивленные взгляды жены. Правда, был благодарен Миле за эти взгляды, а также судьбе – непонятно за что.

И еще один раз, уже совсем недавно, перед последним Новым годом, Тамара показалась ему похожей на Инну. Даже внешне.

Институт праздновал. Приезжали представители всевозможных организаций, так или иначе связанных с его деятельностью, заходили в кабинет генерального директора, дарили секретарям коробки конфет. Стоял веселый предпраздничный шум, слышался мужской и женский смех. Девушки из секретариата вышли покурить, причем в честь праздника дымили прямо в коридоре у пожарной лестницы, что вообще-то было строжайше запрещено правилами пожарной безопасности. Рядом с ними неожиданно оказались Лера и Мила – жену Константин Олегович привел в тот день на институтскую вечеринку.

Еще не началось основное веселье, еще не открывалось шампанское, но уже вовсю бурлила атмосфера праздника. Около девушек сразу возникли какие-то молодые люди, и все смеялись чему-то, радовались, непонятно чему.

Тишинский натолкнулся на Тамару в коридоре, недалеко от группы курящих, из вежливости остановился.

– Как дела? – зажгла Тамара приготовленную сигарету.

– Нормально, – улыбнулся Константин. Собственно, сегодня они уже разговаривали, и подруга прекрасно знала, как обстоят у него дела. – С наступающим тебя.

– Взаимно.

Тамара молча курила, стряхивая пепел на пол. Ему это было неприятно, и к тому же стыдно перед уборщицей, с которой Тишинский здоровался каждое утро, но он покорно стоял рядом, потому что знал, как сильно

виноват перед Тамарой. А та с какой-то жалостью на него посмотрела и кивнула в сторону молодежной группы.

– Костя, прекратил бы ты это. Все ж таки ты главный инженер, тебе надо беречь репутацию.

Он не понял, что Тамара имеет в виду, однако невольно посмотрел на группку молодежи и на улыбающуюся Милу. Константин лучше любого другого знал, что жена никогда не позволит себе ни оскорбить мужа, ни как-то его скомпрометировать, не говоря уже о том, что ей просто не нужен никто другой. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить. Но, видимо, Тамара видела в ней заместительницу Инны, как и он сам в самом начале брака. Не найдя подходящей реплики, Тишинский просто пожал плечами, что могло означать все что угодно. Однако смотревшая исподлобья, совсем как когда-то Инна, Тамара понимающе кивнула – вроде бы ей все ясно, ему безразлично, что делает его жена, ему нет до нее никакого дела…

Вспомнив сейчас тот случай, Константин Олегович чуть не застонал от отвращения – к себе и к Тамаре. Его извиняло только то, что он был слишком перед своей давней подругой виноват. И связан с ней общей тайной.

«Поеду домой, – решил Тишинский. – Поеду домой и, если Мила еще раз спросит про Тамару, все ей расскажу. Почти все».

Он не хотел, чтобы между ним и женой оставались какие-либо тайны. Ни свои, ни чужие.

* * *

День выдался сказочным, почти летним. Мила постояла на крыльце, задрав голову и стараясь не смотреть по сторонам. Потому что и боялась увидеть Романа, и очень хотела. Лучше всего было бы, если бы тот не появился. Никогда. Она бы, конечно, еще какое-то время ждала его, думала о нем и ругала себя за это, а потом, очень скоро, ждать бы перестала, полностью вернулась мыслями к Косте и опять зажила бы спокойно и безмятежно.

Мила еще потопталась на крыльце подъезда и медленно двинулась к метро, к большому новому супермаркету. Она почувствовала Романа за своей спиной уже почти у самого магазина, и обрадовалась, и улыбнулась от радости, но приказала себе: сегодня – последний раз. Сегодня она еще порадуется ему, а потом попросит больше никогда не появляться на ее пути.

Воронин смотрел на нее молча и почему-то виновато. Мила развернулась на ступенях супермаркета и пошагала привычным маршрутом к парку.

Ему необходимо было сказать ей немедленно, что он не представляет себе жизни без нее. Видеть ее – для него мучительная и радостная необходимость, Мила для него единственная женщина на свете и навсегда таковой останется.

– Знаешь, отчего умер щенок? – не глядя на него, задумчиво спросила она, неожиданно для себя перейдя на «ты».

– Нет.

Конечно, откуда же ему знать? Кроме нее, сообщить ему об этом некому.

– Вино было отравлено. Мартини, который мы с подругами собирались пить.

– А собаки разве пьют вино? – глупо спросил полковник.

– Вроде нет, – улыбнулась Мила. – А тот щенок полизал. Наверное, просто пить хотел, а мы не догадались.

Она не смотрела на него, но почувствовала, что Воронин мгновенно подобрался. И теперь шел не поотстав, а совсем рядом, словно защищая ее от любой возможной опасности.

– Давай-ка поподробней. – Роман тоже незаметно для себя перешел на «ты». – Откуда вино взялось? Как вы узнали, что мартини отравлен?

Они уже вошли в парк, и полковник легонько подтолкнул Милу в сторону боковой дорожки.

– Бутылку Лере привезли родители, которые за границей живут. Потом она подарила ее мне, а я отдала мартини Светке.

– Той, что блондинка? – зачем-то уточнил Воронин, хотя прекрасно помнил.

– Да. Мы поехали с Лерой на дачу. Потом там появилась Светка, принесла бутылку. Щенок все со стола опрокинул, полизал пролившееся вино и умер. А Света сразу сказала, что ее хотели отравить.