Жена чудовища
Шрифт:
В этом она ничего не смыслила — как и полагалось невинной невесте. В этом смыслил как раз он, и он открыл ей целый мир чувственной любви, и почему-то Тьяна не сомневалась, что то же путешествие в этот мир с кем-то другим не было бы таким увлекательным. Но во всем остальном, скорее всего, Тьяна разбиралась лучше — так ей теперь казалось.
Сейчас он где-то далеко, за пределами стен Нивера, и ему придется как-то со всем разбираться и выживать самостоятельно. Он теперь один на один с реальностью, от которой его столько лет благополучно защищали сначала отец, потом брат. А для нее теперь Верхний —
С этим надо что-то делать. А для начала хотя бы порасспросить Хойра, что и как тут было после ее отъезда. Прошло двенадцать дней, или тринадцать? Четырнадцать? Она сбилась, но это было и неважно. Потом можно будет подсчитать. Главное — жизнь перевернулась за очень короткий срок.
Четыре дня назад она уезжала из Рори, переживая, как высшую несправедливость, что ее Валанена обвинили — подумать только! — в государственной измене, и не подозревая, что только что не стало Кайрена Айда…
Горничная Инет помогла Тьяне наскоро вымыться и переодеться в сорочку и халат, причесала ей волосы и заплела их на ночь в рыхлую косу. Сообщила:
— Эсс Хойр, миледи, обещал завтра прямо с утра изготовить амулет для вашей ванны, чтобы проверять воду.
Вот-вот, ей тут даже не принять ванну, не проверив сначала воду амулетом. И так со всем, наверное — с едой, питьем, с полученным от прачек бельем…
— Ты не боишься, Инет? — спросила она.
— Мне чего бояться, миледи? — удивилась девушка, — кому я нужна? Я ведь не ношу в себе нашего будущего герцога.
— Действительно, — согласилась Тьяна, — но если будешь служить мне, всякое может случиться.
— Ах, миледи. Да к вам теперь и мышь не подберется, — улыбнулась Инет. — И защитные амулеты у меня есть. Эсс Хойр обещал вообще защитное заклятье поставить. И сам он будет спать тут, рядом, в соседней комнате. Нет, я не боюсь, миледи.
Немного погодя она добавила:
— И вам не надо бояться. А то наш будущий герцог родится пугливым, миледи. Вот леди Каридан мне говорила… Ох, простите, миледи, — осеклась девушка, — мне ли сметь учить вас, после всего, что случилось. Я не подумала, простите.
— А что случилось, Инет? — ровным голосом уточнила Тьяна, — что ты имеешь в виду?
Девушке явно трудно было ответить.
— Миледи… Говорят, что это лорд Валантен отравил лошадь герцога, и та обезумела. Но леди Овертина запретила об этом болтать. Она сказала, что это чей-то навет, миледи.
Так, значит. Ну, еще одна благодарность Овертине. И чего только не знают слуги? Слуги знают решительно все, а чего не знают точно — на этот счет у них есть не лишенные оснований предположения.
Вот про то, что Валантена подозревают и в покушении на убийство собственной жены, никто лишний пока не знает, это написано в отчете, который только сегодня привез эсс Кален. А вот узнает ли кто… Можно только догадываться.
— Но на кухне все равно болтают, конечно, — усмехнулась Тьяна, — И пари заключают?
— Что вы, миледи, — всплеснула руками девушка, — как можно? Кто бы посмел? Это надо совсем…
— Значит, без пари. Но все равно многие не прочь об этом
— Да, миледи, — прошептала Инет, — но я не стала бы… Простите.
— Да успокойся, — Тьяна махнула рукой, — я понимаю. А что тебе говорила графиня Каридан?
— Что нельзя плакать и бояться, когда ждешь ребенка. Она еще подарила мне золотой. Она со всеми всегда очень добрая миледи.
Да, что-что, а всеобъемлющая доброта графини казалась бесспорной. И Тьяна тоже в свое время погрелась в лучах этой доброты.
— Ты замужем, у тебя есть дети? — удивилась она, потому что горничная казалась очень молоденькой.
— Я вдова, — Инет опустила взгляд, — у меня дочка, ей три года. Она живет со свекровью. А тогда… Мой муж был матросом на торговце. И корабль опаздывал. Поэтому я и ходила сама не своя.
— Мне так жаль. Прости, — сказала Тьяна, — но тогда служба у меня для тебя не очень желательна.
Наверняка придумают какие-нибудь запреты. И я тут ничего не смогу поделать.
— Я понимаю, — горничная улыбнулась, — мне уже нельзя покидать замок. Но на этом месте самое большое жалованье, так что ничего, я потерплю. Я сейчас принесу вам горячего чаю из трав, миледи. Его готовит помощник эсса Хойра по его прописи. Вы хотите, чтобы я спала в передней, или с вами в спальне? Ее милость сказала, что как вы скажете.
— Значит, ложись в передней, — решила Тьяна, — а я пока не хочу спать. Почитаю немного. Хойр обещал зайти вечером, так что он вот-вот придет.
Когда Инет ушла, она прошлась по спальне, косясь на приготовленную ко сну пустую постель. И остановилась, зацепившись взглядом за вещь, которой здесь, вроде бы, не должно быть: на столике у зеркала стояла шкатулка Валантена, деревянная, с серебряной пластиной на крышке, на пластине герб Айдов. Эта шкатулка обычно хранилась в его кабинете, он держал там какие-то мелочи — Тьяна никогда не интересовалась. Теперь она схватила шкатулку, открыла — никаких замочков, даже символических. В шкатулке она увидела несколько крупных бусин на кожаных шнурках, скорее всего, амулеты, которые делал Хойр. Тьяна знала, что муж пользовался весьма специфическими амулетами — для ухода за шерстью, например. Это понятно, даже кошка временами оставляет по углам клочья шерсти, а у Валантена шерсти побольше, чем у кошки. Но они оба всегда деликатно обходили этот момент, так что она понятия не имела, что и как нужно делать с этими амулетами.
Если здесь его вещи, которые принесли из Нижнего… Гардеробная! Тьяна бросилась туда. На первый взгляд — только ее платья, все, которые она не взяла в Рори, то есть, ее довольно обширный гардероб целиком был здесь. Но леди Айд сейчас хотелось найти не свои платья. Она распахнула сундук…
Так и есть: камзол, рубашки, домашняя бархатная куртка. Рубашки явно прошли через руки прачки, а вот куртка… Она взяла куртку, смяла шелковистый бархат, поднесла к лицу, жадно вдохнула знакомый, родной запах, без которого, наверное, не сможет тут уснуть — куртка слегка пахла морем, как почти все вещи Валантена, и совсем немного — им самим, и этот чуть терпкий запах показался ей самый лучшим, что могло быть. И это все, что у нее теперь осталось. Пока, по крайней мере. И отчаяние захлестнуло…