Жена чужого мужа. Счастье взаймы
Шрифт:
– И много их? – не могу сдержать любопытство. – Мужчин в этой семье.
– Сейчас только он и Асад, – откровенничает Ольга, чего я от нее совсем не ожидала, ведь она показалась мне довольно молчаливой и сдержанной. – Раньше было больше. У хозяина было четверо сыновей и шесть дочерей. Сыновья все умерли, кроме Булата Булатовича.
– Как умерли? – спрашиваю я.
– Не знаю точно, трагическая случайность, – тут же закрывается Ольга, хотя по лицу вижу, что ей есть что рассказать. – Один умер в детстве, двое других уже в зрелом возрасте. Давайте я присмотрю за малышом, пока вы распаковываете покупки, –
Я отдаю ей ребенка и решаю все-таки одеться, поэтому беру пакеты в свою спальню и нахожу в них красивую теплую одежду: пару вязаных платьев, несколько юбок и блузок, а также несколько пар обуви. Брюк, как ни странно, нет, видимо тот, кто подбирал мне одежду, ориентировался на вкус других женщин этого дома, а они, как я слышала, имеют целый ряд ограничений из-за своих традиций. Только нижнее белье, наоборот, подобрано так, что не оставляет места воображению. Даже в качестве пижамы подобрали пару откровенных ночных сорочек, надевать которые я не имею никакого желания. Но выбирать не приходится, так что я принимаю душ и высушив волосы, надеваю белый комплект полупрозрачного нижнего белья и одно из платьев крупной вязки молочного цвета, которое выглядит удобным и ощущается на теле очень приятно.
Значит, вот какой будет моя жизнь здесь. Я буду есть, спать, смотреть телевизор, выходить в сад и нянчить Асада. Ничего не скажешь, так себе перспективы, учитывая, что даже телефона или компьютера для выхода в интернет у меня нет.
Около одиннадцати ночи, когда Асад уже спит в перенесенной в мою комнату кроватке, а я сижу в гостиной, бездумно пялясь на звезды, в комнату заходит Тагиров. Я совсем не ожидаю его прихода и радуюсь, что не стала переодеваться в пижаму, потому что простора воображению она не оставляет, а одежда для меня является еще одной броней в общении с этим мужчиной и закрытое платье справляется с этим куда лучше.
– Чего тебе? – спрашиваю грубо, потому что его присутствие каждый раз пробуждает бурлящую внутри злость и обиду.
– И тебе доброй ночи, Вита, – вежливо говорит он, закрывая за собой дверь и приближаясь ко мне, чтобы сесть на кресло напротив.
Пиджак от костюма где-то затерялся, а рукава белоснежной рубашки закатаны до локтей, обнажая сильные предплечья, поросшие темными волосками. Я отвожу взгляд, невольно краснея при воспоминании о том, как мне всегда нравились его руки, сколько раз я ласкала их пальцами и губами, пока он наблюдал за мной мутными от страсти глазами.
– Что с тобой? Ты покраснела, – замечает Булат с издевкой, как мне кажется, но его лицо выглядит невозмутимым.
– Почему ты здесь, Тагиров? Говорить нам больше не о чем и я буду признательна, если ты забудешь о моем существовании, – пытаюсь скрыть дрожь в голосе.
– Я пришел увидеться со своим сыном, – с вызовом заявляет он. – Не хочешь меня видеть – иди в ванную или в спальню няни.
До меня доходит, что он в курсе того, что мы с Ольгой перенесли кроватку малыша в мою комнату. Как был в курсе того, что я вышла в сад днем. Значит, точно следит, как я и думала!
– У тебя здесь камеры, не так ли? – спрашиваю, вне себя от такого вторжения в частную жизнь.
– Только в гостиной и в саду, – усмехается он. – Не спеши меня
– Почему я должна верить в это? – приподнимаю подбородок.
– А у тебя есть другие варианты? Не дави на меня, Вита, я не в том настроении. Если хочешь покоя, то просто веди себя как послушная, смирная девочка. И перестань донимать мою охрану своими сообщениями для меня. Если есть претензии или просьбы, то звони напрямую, не ставя других в известность о нашей взаимной любви друг к другу. Вот, принес тебе телефон. – Он достает из кармана брюк телефон и кладет на журнальный столик между нами. – Общайся с кем хочешь, только не говори, где и с кем находишься. Я доверяю тебе Вита, поэтому даю эту возможность. Если обманешь мое доверие, то твоя жизнь здесь мало чем будет отличаться от жизни пленницы и тебе точно не понравятся новые условия проживания. В подвале довольно холодно и гуляют сквозняки.
– Ничуть не сомневаюсь в том, что ты на это способен, – не могу сдержать горечь. – Знаешь, Тагиров, за последние дни я узнала тебя лучше, чем за три года совместной жизни. Ты редкостная сволочь.
– Мне часто это говорят, – даже бровью не ведет этот невыносимый мужчина, вставая на ноги. – А теперь, если позволишь, я взгляну на сына.
– Он спит, не буди его! – вскакиваю с дивана, преграждая ему путь в спальню и упираясь рукой в твердую грудь.
Булат тяжело сглатывает и смотрит на меня сверху вниз со знакомым огоньком во взгляде и поняв, как близко подошла, я тут же отступаю на шаг назад, отдернув руку, словно ошпарившись.
– Я всего лишь взгляну на него, – уточняет Тагиров. – Можешь пойти со мной и убедиться сама.
И я, как последняя тупица, иду, хотя в этом нет никакой необходимости. А это оказывается большой ошибкой, потому что Булат прикрывает за нами дверь в полутемную спальню и тут же прижимает меня к ней, зажав мне рот ладонью. Я не успеваю ничего понять, как он с жадным вдохом утыкается носом в мой висок, отчего у меня глаза из орбит лезут, а все тело замирает от шока. Какого черта он делает?!
Ничего не понимаю, Тагирова словно подменили. Он прижимается ко мне всем телом, придавливая спиной к твердой древесине и словно какое-то животное облизывает щеку, тяжело дыша прямо мне в ухо.
– Черт, до чего меня пробирает от твоего запаха, Вита! – рычит он со слишком знакомыми мне нотками страсти в голосе, прежде чем убрать руку и прижаться губами к моему рту, и именно это, наконец, пробуждает мое замершее тело волной оглушительной душевной боли, которую я выплескиваю на него, изо всех сил кусая за губу и отталкивая от себя, пока он с грубыми ругательствами не отступает, выпуская меня из своих грязных лап.
Тишину комнаты нарушает звук хлесткой пощечины, которую я отвешиваю ему, чувствуя дикое жжение в ладони, о чем тут же жалею, потому что следом раздается испуганный плач проснувшегося львенка, к которому я подбегаю и беру на руки. Утешая не только его, но и себя этим контактом. Пока его отец стоит, так и замерев в одной позе, у двери, к которой так нагло прижимал меня, словно я какая-то девица легкого поведения, с которой нет нужды церемониться и можно просто взять, где захочется.
Сколько еще Булату падать в моих глазах?