Жена Эмиля. Наследник для Зверя
Шрифт:
Я нервно кусала ногти. Адвокат тихо выдохнул, мне показалось, он боится.
– Сделаю все, что смогу, – пообещал он.
На парковке меня встретил охранник. Открыл дверцу и подал руку, чтобы я выбралась из машины. Под мышкой был зажат большой коричнево-желтый конверт для бумаг.
– Отчет по Бестужеву.
– Хорошо, – я рассеянно забрала пакет, поднялась домой и сразу ушла в кабинет Эмиля.
На душе было гадко и тоскливо. В чай с ромашкой я положила сахар, чего обычно не делаю, устроилась в кресле и надорвала коричневую бумагу.
Из
В биографии ничего особенного: родился в Москве, на момент смерти ему было тридцать три года, до двенадцати лет проживал с бабушкой. Школа, армия, командировки в горячие точки. Возможно, в одной из них он познакомился с Андреем.
Интересно, что сына бандита заставило идти служить, воевать? Не совсем обычный путь.
В пакете было что-то еще – второй снимок. Я подумала, это второе фото Александра Бестужева, но когда достала, удивленно подняла брови. Там оказалась длинноволосая брюнетка с инфантильным лицом и красивыми голубыми глазами. Таким наивным взгляд бывает у людей, выросших в тепличных условиях. Красотка… Его сестра?
Я заглянула в биографию: так и есть. Младшая дочь Бестужева. Ей тридцать, но на фото она едва до двадцати дотягивала. В снимке что-то казалось неправильным, какой-то неуловимый флер прошлого.
По привычке покручивая в пальцах паркер, я откинулась в кресле.
Об Андрее не было ни слова. Я надеялась, что-нибудь намекнет, как он был связан с этой семьей. Но, может, я не там ищу. В конце концов, он только горсть земли на гроб сослуживца бросил.
Все тщательно взвесив, я связалась с охранником:
– Попробуйте поискать в Москве Андрея Ремисова. В последний раз он был там.
Я отключила трубку. Сердце прыгало в груди, а пальцы задрожали, словно я совершала ошибку. Андрей обещал, что когда-нибудь найдет меня сам, но мне позарез нужна помощь, а этого так и не произошло.
Надеюсь, он даст о себе знать, если я начну искать его первой.
Поздно вечером, когда я уже легла и по привычке писала перед сном о чувствах к Эмилю, позвонил адвокат.
– Госпожа Кац, – голос был сдержанным, с нотками триумфа. – Вам разрешили свидание. В понедельник вы встретитесь с мужем.
Глава 16
Толстые стены тюремного коридора, до середины выкрашенные голубой краской, излучали прохладу даже в горячий полдень. Дышать было трудно – каменные глыбы давили, а от стука каблуков разбегалось эхо. Я ежилась от холода, страха и лязга решеток, когда меня пропускали дальше. Под ложечкой тревожно сосало.
Сопровождающий отвел меня в казенную комнату с плохим освещением и крайне бедной обстановкой. На стенах все та же ужасная краска. Из мебели стол, два стула и мусорное ведро в углу. Вот и пришли.
Я вопросительно оглянулась на тюремщика.
– Вашего мужа
За дверью раздался шум и я неосознанно шагнула к ней. С Эмилем мы не виделись два месяца. Два месяца я сходила с ума и выплескивала душу на бумагу. Два месяца в разлуке…
Когда дверь распахнулась, я задрожала от волнения. Силуэт Эмиля в дверях бросился в глаза – я отвыкла, что он такой здоровый. Руки, наручниками скованные за спиной, еще сильнее подчеркнули широкие плечи. На нем не было ни пиджака, ни кобуры, но черные брюки, белая рубашка и итальянские туфли остались прежними.
– Родная, – хрипло сказал он и закончил шепотом. – Девочка моя…
Я уткнулась в кулак носом, думая, что заплачу, так захлестнули эмоции. Эмиля поставили лицом к стене, чтобы снять наручники.
– Полегче! – прорычал он, когда их дернули слишком сильно. – Я тебе не урка… Я жену защищал беременную. Ты поступил бы так же, если мужик.
Конвоир отступил, но не вышел. Эмиль направился ко мне, растирая запястья.
За два месяца я от него отвыкла. Забыла, как он выглядит, будто видела его душу, любовь ко мне, а не внешность… Забыла морщины, тяжелое выражение лица и давящую энергетику.
– Маленькая, – муж поцеловал меня взасос, запустив пальцы в волосы на затылке, и я подалась вперед, цепляясь за мощные плечи.
Я словно влезть на него хотела, и страстно ответила на поцелуй. Целовала со стоном – в голос выть хотелось, как волчице. Я исстрадалась по нему, по прикосновениям: большим рукам, бешеному напору и нежности одновременно, словно я цветок, который он боялся смять.
Эмиль опустился на колени и поцеловал живот. Положил ладони сверху, от волнения я слишком часто дышала, живот ходил вверх и вниз. Он пытался меня успокоить.
– Тсс, – Эмиль снова поцеловал над пупком, и стоял, прижавшись губами, пока я не начала дышать ровнее. – Такой большой уже. Ты к врачу ходила? Все хорошо?
Я не выдержала и разревелась.
– Тише, маленькая, – он поднялся с колен и обнял меня. – Все будет нормально, тебе нельзя расстраиваться. Ничего со мной не станет. Ну все, успокойся… пошли они в жопу.
Он стер слезу в уголке глаза, снова полез целоваться. У меня губы саднило после первого раза, но я целовала его, пока не заныл язык. Глаза закатывались от удовольствия. Я так скучала по тебе…
От него пахло дорогим медовым мылом. Никакого парфюма, но выбрит, ногти коротко острижены – не идеально, но он следил за собой. Щетина уже пробивалась снова и вокруг рта горела кожа после ненасытного поцелуя Эмиля.
– Ну что, маленькая, как ты без меня? – прошептал он в губы и начал покрывать руки поцелуями.
Снова и снова они ложились на кожу, как вуаль. Такой ласковый, чуткий... Скучает в тюрьме.
Я молчала. Все важное ему сообщил адвокат. Про Воронцова говорить не стоит – только взбесится. Чем он поможет из тюрьмы? Здесь, под надзором даже не поговоришь откровенно. Взвешивать нужно каждое слово – чтобы не ляпнуть лишнего.