Жена фабриканта. Том 2
Шрифт:
Всю ночь ходил он как привязанный за ничего не соображавшим хозяином, куда тот направится, туда и он: во двор или же в огород, или на улицу и мимо спящих домов по темной улице пойдет. Кружили до рассвета. Иногда на них из-за чужого забора брехали собаки. Архип, тяжело дыша, догонял распаленного алкогольной горячкой хозяина и ласково убеждал воротиться домой, что там, мол, того ждет сухая и теплая постель, и что надобно бы отдохнуть, не бродить по улицам, как бездомному. Петр внимательно выслушивал, шевелил губами, бормотал бессвязно и снова бросался сломя голову бегать по спящей быстро светлеющей улице.
Наконец
«Притомился болезный, вот и слава Богу», – с облегчением подумал Крутов. Подошел к присевшему на диван хозяину и стал ласково уговаривать прилечь. А когда тот послушался, накрыл его теплой кошмой в надежде, что больной быстро согреется и уснет. Сам же, сидя у изголовья на стуле, по слогам читал больному молитвы из Евангелия, а потом и сам заклевал носом, не заметив, как уснул.
Проснулся засветло от прогремевшей за воротами водовозной телеги. Убедившись, что хозяин спит, сходил в умывальню, умыл лицо. Взял бидон для молока и пошел к дому Ивана Кузьмича. А когда вернулся обратно, обнаружил, что хозяин исчез.
К этому времени на улице вовсю разошелся дождь. Солнце скрылось, как будто и не светило. И по небу мутной тяжелой грядой ползли серые низкие облака.
Передав кухарке молоко, Архип бросился вон. Обежав двор, заглянув в сарай, на чердак и даже в колодец, он выскочил за ворота. Но на улице никого не было, усилившийся дождь разогнал людей по домам. Сбегав в оба конца улицы, он никого не нашел, чтобы спросить о пропашем хозяине. Расстроенный, он вернулся домой, раздумывая, где искать Петра.
18
А в это время выскользнувший через задний двор Петр Кузьмич, выйдя за городскую заставу, брел по полю в беспамятстве куда глаза глядят, зачерпывая домашними войлочными туфлями грязь в глубоких, залитых дождевой водой рытвинах, что-то бормоча под нос. Куда он направлялся, он и сам не понимал и не чувствовал, что его ноги попадают в лужи и спрятанные под влажной травой ямы с грязной жижей. Но его всё время подстегивало непреодолимое желание куда-то бежать, мчаться. Он быстро промок, но не чувствовал этого. Происходящее он ясно не воспринимал, и то, что видели его глаза, не совпадало с действительностью.
То вдруг ему казалось, что за ним кто-то гонится, и оглядываясь на ходу, он остервенело начинал от кого-то невидимого отмахиваться руками и даже пытался лягнуть, как это делает бык или корова, недовольные тем, что на них нападают оводы, подпрыгивая и вскидывая задние ноги. Иногда он останавливался как вкопанный и что-то бессвязно выкрикивал, начинал ожесточенно жестикулировать, кому-то пытаясь что-то доказать, приводя в изумление наблюдавших за ним редких прохожих. Но он был далеко от дома, и в этом конце Москвы не встретил ни одного своего знакомого, который мог бы ему помочь. В таком состоянии он пребывал до ночи. Очнулся под утро на другой день на берегу Яузы, лежа среди буйно разросшегося молодого ивняка
Поднявшись, доковылял до ближайшей лесной опушки, как подкошенный рухнул в траву и сразу уснул. Ночью проснулся, дрожа от холода. Вскочил и стал озираться. Долго не мог понять, где находится. А когда сориентировался, тяжело побрел вдоль реки. Домой вернулся под утро. Прокрался тем же путем, которым и вышел.
До полудня пролежал на постели, вытянувшись в длину, закрыв глаза, мертвенно бледный, как покойник. Есть и пить не мог, в желудке ничего не задерживалось, извергалось наружу. Архип отпаивал его водой из чайной ложечки.
– Попейте, Петр Кузьмич, – жалостливо говорил Архип, суетясь возле него, как нянька.
Петр Кузьмич в ответ приоткрывал мутные, ничего непонимающие глаза, мычал что-то нечленораздельное и опять засыпал. Его худые и серые ноги, вылезавшие из-под кошмы, были в синих кровоподтеках.
Спустя день ему стало лучше. И сваренный Лукьяновной куриный бульон похлебал с аппетитом.
Прошло два дня. И вот он сидит в сарае у брата, дожидаясь, когда к нему зайдет Ольга Андреевна.
Иван Кузьмич, не подозревая, что младший брат прячется у него в сарае на заднем дворе, вытер платком вспотевший лоб и направился в огороженную досками летнюю умывальню, где был проведен душ и стояли бочки с водой. Раздевшись, он вошел внутрь и заперся на щеколду. Долго и с удовольствием плескался в нагретой на солнце воде, поливая на себя из лейки.
Возле забора разрослась малина, на смородиновых кустах еще кое-где висели переспевшие ягоды. Над головой у Ивана Кузьмича тяжело свисали ветки яблони с спелыми плодами.
Не удержавшись, он поднял руку, нагнул одну ветку и сорвал яблоко. С удовольствием вонзил в его спелую сочную мякоть крепкие зубы, и в разные стороны брызнул кисло-сладкий сок. Выйдя из купальни, он стал яростно растираться махровым полотенцем. Закончив, огляделся и почувствовал, как в душе у него ширится, дрожит и нарастает счастье от ощущения полноты жизни и долгожданного возвращения домой.
Как мальчишка взбежал по лестнице и прошел в свой кабинет. В дверь заглянул Тимофей:
– Не изволите ли, батюшка, помочь одеться?
– Не нужно, ступай, – ответил хозяин.
Ухтомцев достал из шкафа аккуратно сложенную домашнюю косоворотку, плисовые штаны, переоделся, выдохнул и с облегчением проговорил: «Слава Богу, дома», – после чего ещё раз радостно оглядел привычную обстановку.
Мягко ступая по ковру, обошел стеллажи, приоткрыл дверцы и потрогал расцвеченные позолотой кожаные корешки редких антикварных книг, прикупленных при случае на Смоленском рынке у букиниста Ивана Андреевича Чихирина.
Сам он был равнодушен к книгам, их читала Ольга и дочери. Дотронулся до знакомой поверхности потертого коричневого дивана и оббитого зеленым бархатом стола. Потом перешел в малую гостиную и расслабленно уселся там на диване. Налил из кувшина мятного квасу с лимоном и выпил. Раскрыл газету «Московские ведомости», но читать не стал.
«Тихо, ох, как же хорошо…» – лениво размышлял он, прислушиваясь к знакомому скрипу полов где-то за стеной и доносившимся снизу монотонным голосам прислуги. Опустил голову на грудь и незаметно задремал.