Жена кузнеца
Шрифт:
– Да, мы примерно все обговорили с Ярославом. Все конечно я купить не смогу. Но хотя бы стекло привезу, чтобы мы могли уже заселиться в дом, а то он продувается. Полотно на окнах не сильно держит тепло, а пузырем стеклить не хочется, ничего не видно тогда будет. Я не просто так сюда шла, хочу часть посуды забрать, той, что в приданое себе приготовила. Печь уже готова и мы можем на ней спокойно готовить еду, и Маняше не придется нам таскать обед.
– А полы?
– На кухне и в спальне Ярослав уже сделал. Ты же знаешь, что ему приходится за соломой очень далеко ездить, чтобы полы утеплить. Всю ближайшую уже разобрали, он собирает только ту, где короткая рожь в этом году сидела. Рано утром уезжает, поздно вечером, когда совсем темно, приезжает. Хочет пока
– Жаль, что помочь вам не кому. Никита занят, я тоже не поношу тебе глину, Северина сказала, тяжелого много не носить. Даже Мишутку поднять боюсь, только сидя с ним обнимаемся.
– Ой, Лада, о чем ты говоришь! Вы так много сделали, что мне и так вас всю жизнь благодарить придется!
Мы разговаривали с Сонькой, она рассказывала, какой у них дом, какая замечательная плита и они вместе с сестрой Ярослава ее уже опробовали. Она ,конечно, надеялась, что когда- нибудь у них будет такой же умывальник, как у нас.
- Не переживай, мы с тобой сходим к тому мужичку на рынке, что нам продал краник и попросим привезти такой же и у тебя тоже будет умывальник.
– Лада, у меня на это нет денег.
– Так он сразу и не привезет. В лучшем случае весной. К тому времени мы с тобой еще навяжем носков и продадим.
Сонька заулыбалась. Приятно было смотреть на ее сияющее лицо и я радовалась, что у меня здесь есть такая близкая подруга, почти как сестра. С Лизкой мы так близки не стали.
Она еще немножко со мной постояла, поговорила и пошла собирать свою посуду в новый дом. Я посмотрела на Мишутку, он догонял кота, а тот как с мышкой с ним играл. Убегал от него, прятался, потом нападал и опять убегал. Мишутка бегал за ним и смеялся, со звуком, как звенят маленькие колокольчики.
Я понаблюдала за ними и продолжила стирку. Я задумалась о скорой поездке в город, и в какой-то момент раздалось на улице ржание коня, потом я услышала топот, крики, грохот телеги и визги женщин. Потом раздался глухой удар и страшный крик. Я вытерла руки и побежала на улицу, за дом, откуда доносились крики. Я увидела, как неслась по улице телега с конем и люди от нее шарахались в разные стороны, никто не пытался ее остановить. Потом увидела, как закрывая рот рукой, бегут Лизка с Паулиной со стороны рынка, и куда-то смотрят в сторону. Я перевела взгляд на то место, и у меня все похолодело внутри. Я увидела в пыли, которая поднималась от дороги, лежащего Мишутку. Я побежала к этому месту, где он лежал, как – то неестественно вывернутой рукой и наклонив голову набок. В руке сжимал кристалл, глаза его были закрыты. Прямо из раны на голове у него лилась кровь, и уже весь висок был в крови. Я зажала одной рукой рану, другой оторвала кусок ткани от фартука и приложила к ране.
– Лиза, за Севериной, бегом! – Кричал Никита у меня над ухом. Он наклонился, ощупал ручки и ножки Мишутки, выпрямил завернутую руку, она повисла как тряпочка. У меня слезы лились из глаз, я послушала его сердечко, оно еле стучало.
– Мишутка, солнышко! Очнись, ну пожалуйста. Ну что ты, маленький мой, мама с тобой. – я уговаривала его открыть глаза, а сама заливалась слезами. Я подняла его к себе на руки.
В этот момент толпа, что собралась за моей спиной расступилась и передо мной на колени села Северина. Взяла у меня его из рук, положила на покрывало и стала водить руками над Мишуткой и сканировать его состояние. Меня сзади за плечи взял Никита и прижал к себе. Он хотел меня отвернуть от всего, чтобы я не видела этого ужаса, но я хотела смотреть и увидеть, что сейчас мой малыш очнется и улыбнется.
Северина остановила кровь, текущую из головы и очень напряженно водила возле головы, это было по моим меркам очень долго и ничего не менялось. Потом она провела ладонью по его лицу, наклонилась, взяла его ручки, положила их ему на грудь и поцеловала в лоб Мишутку. Опустила руки, подняла на Никиту глаза и еле заметно качнула ему головой,
Я не спускала с нее глаз и все поняла, но мозг не хотел принимать эту информацию. Я не хотела в это верить! Только не это! Мой мальчик! Мой малыш!
Я услышала свой вопль:
– Нет!!!! –и провалилась в темноту.
Я не помню ничего в тот день. Все было как в тумане. Как будто не со мной. Как меня привели в чувства. Как принесли Мишутку в дом. Его помыли и переодели. Я помню, как взяла его на руки, дальше провал, потом помню, как я сидела на полу и качала на руках Мишутку. Мне казалось, что он спит. Он был такой маленький, такой худенький. Я что-то ему рассказывала, говорила, что он проснется, и мы пойдем на речку камешки бросать, ведь я обещала ему после стирки сходить с ним на берег. Он был очень холодный, мне казалось, что он просто замерз, и от этого я еще больше его заворачивала в белое покрывало, что мне дала Лиза. Закутывала его маленькие ручки и ножки. Гладила по его пухлым щечкам, мне казалось, что он сейчас откроет глаза, и я увижу его улыбку. Я пела ему колыбельную и качала его, слезы текли, но рыдать я больше не могла. В груди была просто тупая боль.
В дом зашел Никита:
– Пора, Лада!- он наклонился ко мне, взял у меня из рук Мишутку и вышел из дома. Я опустила руки и голову и расплакалась. Сонька и Лиза подняли меня с пола. Лиза накинула на меня черное покрывало, и мы вышли во двор. Мы медленно спускались к реке, впереди шел Никита, я видела его сгорбившуюся спину и белое покрывало, которое свисало до ног. Сонька держала меня за талию и вела к реке. Лизка плакала и гладила меня по спине.
У реки уже столпился народ, на берегу был сделан помост, и он весть был уложен сухими ветками и сеном. По краям с четырех сторон стояли кованые вазы, в них горел огонь. Мы подошли к помосту, Никита хотел положить туда Мишутку, но я его остановила, попросила дать мне его поцеловать. Я поцеловала ребенка в лоб, погладила его щечки и завернула в покрывало. Никита положил его на помост. Лиза закрыла ребенка покрывалом, положила рядом его деревянную лошадку и отошла за мою спину. Староста зажег факел, поднес его ко мне. Слезы заливали мои глаза и все расплывалось. Я взяла его в руку, подошла к помосту и упала на колени, я не могла его сжечь.
– Я не могу! Ему же больно! – я разрыдалась.
Сзади ко мне подошел Никита, поднял меня, взял вместе с моей рукой факел и зажег погребальный костер. Вместе с огнем женщины запели песню, это какая-то грустная, где-то вой, где-то плачь, разрывающая душу песня. Она окружала меня и вводила в транс. Многоголосие раздавалось вокруг меня и казалось, что это один голос. При чем, это мой голос, который рвется из меня и уносится вверх, в небо, разрывая мою душу на куски. Я не могла смотреть на огонь, я рыдала на груди у кузнеца, а он гладил меня по спине и успокаивал. Что- то шептал про Светлые сады, про родных, которые встретили душу Мишутки, и он вместе с ними ест там сладкие плоды и веселится.
Когда огонь полностью сгорел, мы все пошли домой, только женщины остались стоять. Они пели эту разрывающую душу песню все тише и тише. Я не шла, я просто висела на Никите. Он держал меня за талию и вел домой. Ноги мои не переступали по песку, а просто волочились. Девочки пошли вперед, а мы с Никитой и Петром очень медленно и позже их пришли домой.
– Мишутка, ушел в Светлые сады к своим предкам и отцу. – Сказала сквозь слезы Сонька.
– Он будет ждать нас там! Ему там хорошо и спокойно! Лада тебе нужно успокоиться, иначе им там плохо, если мы тут по ним плачем.