Жена моего мужа

Донцова Дарья

– Эй, – заорала я, – бабушка!

– Ну, – послышалось из-за двери.

– Дай сигарету.

– Сама не курю и тебе не советую, – отрезала бабка, – еще дом спалишь!

Ну не сволочь ли!

– Не будь гадиной, – продолжала я просить, – ну что тебе стоит, брось хоть бычок.

Бабка открыла дверь.

– Вылезай.

Я выползла в большую комнату, заставленную разнокалиберной мебелью. Штук шесть венских стульев, полированный стол, дешевая болгарская стенка, несколько продавленных кресел и диван с ободранными подлокотниками.

Бабулька

вытащила из пачки «Примы» одну сигаретину и сообщила:

– Так уж и быть, знай мою доброту. Стой тут и кури на моих глазах.

– Руки хоть развяжи, неудобно ведь, все затекли.

– Будешь кривляться, ничего не получишь, – заявила старушка.

Я заткнулась и с наслаждением затянулась «Примой» – естественно, тут же начался кашель.

– Рот закрой, – велела бабулька, – чего микробы распространяешь?!

Кое-как домучив «примину», я успокоилась и стала оглядываться. Телевизора нет и в помине, телефона тоже. Зато на столе роскошная вещь – электрический чайник «Тефаль». Беленький, блестящий, совершенно новый. Дорогая вещь для деревенской бабули-пенсионерки. Старухе не понравился мой интерес.

– Покурила? Давай назад топай.

Я принялась ныть, указывая скованными руками на газету, лежащую на диване:

– Дай почитать, со скуки умираю.

Старуха поколебалась минуту, потом, очевидно, решив, что худо от чтения не станет, протянула мятые странички.

Я глянула во все глаза на ее ладони. Из широкого засаленного рукава халата высовывалось нежное, хрупкое запястье. Кожа светлая, без пигментных пятен и какого-либо намека на увядание. У старухи непостижимым образом оказались руки тридцатилетней женщины. Я повнимательней поглядела на лицо, почти все скрытое платком. Так и есть, из-под платка мелькают блестящие карие глаза, и морщин почти нет. Никакая она не старуха, а довольно молодая женщина, просто одета словно древняя бабка. Надо попробовать разговорить ее.

– Послушай, а за что меня сюда притащили?

– Не боись, – ответила женщина, – плохого не сделаем. Заплатят твои деньги, и отпустим.

– Час от часу не легче, значит, меня похитили, чтобы получить деньги. Но кто?

– Давай уходи, – поторопила тетка, – сейчас хозяин приедет, не похвалит, если тебя тут увидит.

Я внимательно поглядела на нее, маленького роста, щупленькая, толкну сейчас ее на стол и рвану отсюда. Нет у нее никаких собак, все врет.

– Ну, чего застыла, – велела хозяйка, – поворачивай.

Я шагнула вперед, прикидывая, когда получше на нее броситься, но женщина выхватила из кармана довольно большой пистолет и тихо протянула:

– Не будешь слушаться – убью. Места здесь глухие, закопаем, никто не найдет. Лучше тебе уйти спокойно. Скоро хозяин вернется с долларами, отвезем назад, где взяли.

Глядя на дуло пистолета, я задом попятилась в свою камеру. Да не верю я ни одному ее слову. Как же, отпустят они меня… Пристрелят и закопают. Подожду, пока настанет ночь, и попробую выдавить стекло. Похоже,

тетка в доме одна.

Сев на кровать, я принялась рассматривать газету «Театральная жизнь». Странное издание для полуграмотной деревенщины. На полях карандашом почтальон сделал надпись: «Почтовое отделение Костылево, деревня Петухово, Фаня Львова».

От неожиданности я чуть не свалилась на пол. Петухово! Брошенная деревня всего на два дома. В одном летом живет малообщительный академик, папа Тамары. В другом – Фаина Львова, она приглядывает за соседским имуществом и кормит чужую собаку. Кажется, так объяснила ситуацию Тамара. А я не обратила внимания на имя и фамилию их дачной соседки. Фаина Львова! Неужели нашла дочь Ивана? Ей должно быть сейчас, наверное, около тридцати.

Вот теперь можно звонить. Надеюсь, что на самом деле нахожусь в Петухове. Вот будет номер, если газету забыл в избе кто-то посторонний. Хотя похоже и впрямь на заброшенную деревню. С улицы не доносится ни малейшего шума: не поют петухи, не лают собаки, не мычат коровы, не ругаются бабы и не вопят пьяные мужики. Тихо, словно в могиле.

Поежившись от такого сравнения, я вытащила из штанины мобильный и, отойдя в самый дальний угол, туда, где стояло вонючее ведро, набрала первый номер.

– Алле, – ответил дребезжащий старушечий голос.

Я сначала растерялась, но потом вспомнила, как Иван Михайлович предупреждал, что сообщение примет диспетчер.

– Передайте папе, – страстно зашептала я, – Большая Свинка в огне, она горит в заброшенной деревне Петухово, в доме Фаины Львовой. Пусть поторопится, а то из Большой Свинки сделают копченую ветчину.

– Все сообщение? – бесстрастно поинтересовалась старуха и сообщила: – Принято.

На мобильнике заморгала лампочка: «Замените батарейку». Я быстренько набрала номер Александра Михайловича. Подошел Женька.

– Пиши скорей, – зашептала я, – деревня Петухово, дом Фаины Львовой, меня тут держат в наручниках.

– Понял, – ответил приятель.

Я села на ведро и взглянула на телефон, лампочка уже не моргала, а горела ровным светом. Все, в руках абсолютно бесполезный кусок пластмассы. Я затолкала мобильный под кровать и влезла на грязное одеяло. Сон не шел. Вы никогда не пробовали спать с закованными в наручники руками? И не надо, не пробуйте, ничего интересного, крайне неудобно. Тем более если, как и я, предпочитаете спать на животе, а не на спине.

Интересно, сколько времени понадобится друзьям, чтобы добраться до меня? Час? Два? Три? А вдруг за это время приедет таинственный похититель с выкупом и меня убьют? Сразу стало холодно. Время тянулось мучительно.

Дверь приоткрылась, и Фаина всунула в щель очередную миску. На этот раз по дну катались две довольно крупные картофелины в мундире, там же лежали кристаллы серой соли и несколько перьев зеленого лука. Царский ужин!

Я ухватила корнеплоды и проглотила их, едва содрав грязную кожуру. Моментально захотелось пить.