Жена напрокат
Шрифт:
– Пошла-то, может, и ко мне…
Трое суток суженый стыдливо стучался к Ястребкам, стыдливо осведомлялся, не проявилась ли законная, и слышал стыдливый шёпот губ – нет.
На чётвертый день, так и не увидев благоверную, новобрачный, как опущенный в дёготь, поплёлся поездом в Ригу.
А Ксюня пять сладостно-жестоких дней и ночей угарно прошлёпала нижней губкой с шофёром под тёткиной крышей.
После медового месяца с нерасписанным подала письмецо расписанному:
«Витя, если можно, прости. Я постараюсь искупить свою вину и, когда будем вместе, стану достойной женой. Всю дорогу в тоске по тебе. Я хочу быть только с тобой, это
Рижанин метнулся в развод.
Ксюня тоже не ударила в грязь лицом и в знак беды гордо хлебнула уксусу. Уксус был нашенец, советский, значит, отличный. А потому с нею ничего не случилось. Как стакан газировки оприходовала.
Как видим, Ксюня ух и тяжело переживала.
Растерялась в выборе спутничка.
Некультяпистый рижский фиглик нашпигован институтом, рай-житьё в чудном городе, уже свой феррари! [7]
У шофёра, у этого недогона ушатого, [8] тоскливая семилетка, прозябание в кугутне. [9] Он почти филон. [10]
Зато шофёр красивше.
Уравниловка!
Она и посейчас не причалилась к окончательному бережку, хотя, собственно, выбора уже нет.
7
Феррари – автомобиль «Запорожец».
8
Недогонушатый – глупый человек.
9
Кугутня – провинция.
10
Филон – нищий.
Застряла на нулях.
Оба Виктора не посмотрели, что у неё ноги растут из подмышек. Не посмотрели и на другое неоспоримое достоинство Ксюни: «испорченная женщина реже ломается». Ни на что не посмотрели эти гофрированные шланги, и дали Ксюрке от гнилых ворот крутой поворот.
И всё начинай сначала!
Вот что обидно.
3 сентября 1963
Молочный козел
Кто же виноват, что кроме Истории мы ничего не умеем делать?
Была дряхлая осень.
Плаксивое небо.
Чернозём, который, по мнению очеркистов, отличается от сливочного масла лишь цветом, пополз по всем швам.
Устоялось классическое бездорожье.
– Сейчас не машине от гостиницы можно доплыть только до чайной, – авторитетно информировал почётный ветеран автогужтрснспорта.
Как бы ветеран сконфузился, увидь, что именно в эту минуту черту райгородка отчаянно пересёк уляпанный грязью козлик.
Победно пуская разбуженному рыжему псу дым в глаза, он гордо лёг на нижнеикорецкий курс.
На лицах пассажиров неприступно покоилась святая печать высокой миссии. Они деловито смотрели вперёд, готовые во всякое мгновение понести на вытянутых руках автоколесницу, если та влипнет.
В Икорце двое вышли.
Козлик, трафаретно чихнув, запрыгал далее по ухабам с прочим руководящим людом.
А икорецкие гости молодцевато выпрямились, принципиально глянули друг другу в глаза.
– Ну! – торжественно сказал тот, что повыше, потоньше и помоложе, тому, что пониже, потолще и постарше.
«Ну!» прозвучало, как
У высокого вдохновенно загорелись глаза.
Первое дело – визит конторе.
Они шумно распахивали одну дверь за другой, но никто не выбегал навстречу с хлебом-солью на расшитом рушнике.
– Где народ? На обеде? Как можно спокойно есть!?
Они даже как-то нехорошо oбрадовались, когда увидели зоотехника Анания Лыкова.
– Ага! – В их голосах дрожал металл. – Сам на курорте? Ты за него?
– Я, – обмяк Ананий.
– Рассыльный под рукой?
– Зачем?
– Он ещё спрашивает! К шести сюда – всех заведующих! Всех бригадиров! Всех помощников! Где тут у вас комсорг?
– Вот… Аннушка…
– Аня! – не переводя дыхания, продолжал высокий. – Аня! А вы умрите геройской смертью, но обеспечьте к вечеру трио дружинников по вашей линии. Нe делайте большие глаза. Напрасная трата эмоций!
Он властно отвёл её в сторону и стал с жаром объяснять.
В восемнадцать часов пять минут тридцать двe секунды по московскому времени открылась молочная конференция.
Какими речами блистали делегаты района! Бедное человечество прозябало бы в наведении ораторских жемчужин, не будь меня.
Я вовремя вспомнил о человечестве и потому всё добросовестно застенографировал.
Тот, что повыше, встал и сказал до гениальности ясно:
– Товарищи! Вон товарищ улыбается. А на улыбку нет оснований. Наоборот, кое-кому может обломиться! Район взялся до срока расквитаться с квартальным планом, а уважаемый «Путь к коммунизму» всю картину портит. Смотрите! Вам светят родные огоньки коммунизма!.. [11] Ну что у вас за надои?! Смех! На Петровской ферме два и пять. Дали шрот. Опять два и пять! Никакой отдачи! Стоило ли этим товарищам давать шрот? Не стоило! Нужно к каждой корове подходить индивидуально: шрот по молоку! По одёжке протягивай ножки! А вообще, по-моему, надо танцевать от вопроса, хочет ли заведующий той фермой быть заведующим? Видно, не хочет. Срочно подыскать нового!.. Товарищи, – opатор перешёл на низкий регистр, будто собирался выложить гостайну, – товарищи, а вы уверены, что у вас на фермах честные люди?
11
Огни коммунизма – крематорий.
– Ка-ак можно сумлеваться?
– Гм… Излишняя самоуверенность!
Его голос зазвенел вдохновенно:
– Спасибо дружинникам, что не пришли. А то б я с ними сейчас встретил доярок и прозондировал, с чем они идут домой с фермы. С молоком! Со шротом! Понавесили к демаркационной линии [12] и тащат по домам соцсобственность. Знаем мы ваше дорогое пролетарское самосознание. [13] Передайте им, что мы держим связь с милицией. Для кого-нибудь дела могут кончиться кислым пшиком… На полнедели мы приехали… Поднять ваше молоко… Это нужно сделать в трёхдневный срок! При желании можно всего добиться! Иначе кто-то положит на стол хлебные ксивы… извините, партбилеты членов КПСС!
12
Демаркационная линия – углубление между ягодицами.
13
Пролетарское самосознание – воровство на производстве.