Жена напрокат
Шрифт:
При мысли, что такая прелестница может уйти в мир иной, я отчаялся без раздумий распатронить вертопраха:
– Его фамилия? Где работает?
Галка долго тёрла нежный лобик и ничего путного не выдавила.
Она ничего не знала о своём сердечном разбойнике, если не считать, что он автор афоризма «Ах, любовь – это сон упоительный!», что он поёт: «На Дерибасовской открылася пивная» и читает стихи про розу с разницей.
– А по идее, ему б надо указать на дверь, когда пьяным объяснялся, – сказала Галка. – Но меня заинтриговало: а что потом, за объяснением,
Мне не жалко Галку. Я сказал, напишу фельетон о ней персонально. В назидание ветрушкам.
В Галкиных глазах гневно сверкнула молния.
Грома почему-то не было.
Гром благоразумно воздержался от стука.
1964
Генеральские игры
Если Господь создал человека по своему образу и подобию, то ему надо ещё много работать над собой.
У генерала Разборова умерла жена.
Ну, похоронил…
Благородно горюет целую неделю, горюет вон уже вторую…
Лёг – один, встал – один. Ни шуму, ни прений.
Как-то до грубости странно.
И первой эту странность заметила старинная приятельница покойной.
Заметила и усердно так говорит:
– Вы, Иван Николаевич, петушок ещё крепенький. Не страдать же век. Подыщу-ка я вам пеструшечку поинкубаторней.
– Поищите, поищите, тётя Люся.
Так и сказал: тётя Люся. Тем самым намекая, чтоб она не начала свои глубокие поиски и предложения с себя.
Дня через два звонит тётя Люся:
– Иван Николаевич! Нашла я вам компромисс. Ждите. Сегодня приведу.
И первая мисс ему не понравилась.
Не понравилась и вторая, и третья…
И осерчал тогда генерал. Подумал:
«Ну что эта тётя таскает мне вторсырьё? Одни братские могилы – упасть, обнять и заплакать! [15] Что тут у меня, шлакоотвал? [16] Давай, Ванюшок, меняй тактику подбора. Сделай игрой…»
15
Братская могила: упасть, обнять и заплакать – о толстой женщине.
16
Шлакоотвал – кладбище.
И стал генерал своим гостьюшкам как бы в шутку мерить давление. Выше ста двадцати на восемьдесят – никаких разговоров!
Померил у одной…
У другой…
У десятой…
Иссякли у тёти Люси мисс– запасы.
А игра генералу понравилась.
Хочется продолжения.
Что делать?
И тогда генерал переметнулся на газеты.
Отдал две копейки, а удовольствия на рубль. На первые три страницы и смотреть не
А вот четвёртая – хе-хе.
Объявленьица о разводах.
Штука!
Решил генерал заняться миротворческой миссией.
«Парочка надумала развестись. А я пришёл и примирил. Дело? Большое и доброе! А не помирю – из свежих батончиков-разведёнок, может, себе подберу свою Стодвадцатьнавосемьдесят… Тоже дело!»
И пошёл он первый раз на дело.
Пришёл точно по адресу, вычитал в газете.
Когда молодые узнали, чего припёрся незваный генерал, союзом навалились его мутузить. Не лезь не в своё корыто!
И так отходили, что Иван Николаевич еле тёпленькие унёс бедные ножки.
Бредёт он в охах домой, горько думает:
«А на гражданке дедовщинка пострашне-ей, чем в армии…»
Тут его нагоняет толстейка молодуня. Подруга кандидатши в разведёнки. Тоже активисточка, прибегала мирить молодых.
То да плюс сё, и стала сыроежка жалеть бедного Ивана Николаевича.
И видит даже невооружённым глазом Иван Николаевич, что у молодуни кроме жалости и все прочие сахарные достопримечательности на месте. И в хороших количествах!
«Ох же и недви-ижимость! Ох же и сексопилочка!.. Обалдемон! Наконец-то я, съёхнутый, встретил свою Стодвадцатьнавосемьдесят!»
Дома он в счастье упал на свою братскую могилу, обнял, но заплакать не успел… Сердце…
Генерал погиб как подобает доблестному воину.
Погиб в боевом сражении на своём боевом посту.
На боевом посту Сто Двадцать на Восемьдесят.
1965
Завидки до озноба
Азарт – это состояние, в которое мы входим, выходя из себя.
Сорокалетний Фёдор Прямушин, отличный слесарь, превосходный рационализатор, в один раз получил получку, тринадцатую, выслугу, отпускные, совместительские, надбавку плюс изобретательские.
Всего ну с полкило!
Разом горячо набежало в одну кучку одиннадцать пачек с копейками.
Вce пачки рублями.
Рубляшики хрусткие. Новенькие. Ещё теплячки!
Только что с гознаковского станка.
Вcё б хорошо, да вот – рублями.
Что ими делать? Стены оклеивать?
Так обои жалко. На днях поменял.
– Э! – хлопнул себя по лбу Фёдор. – Да я рублями пол выстелю, как паркетом. Войдёт Натулька – ахнет!
Но ахнула первой не жена, а соседка, Марь Ванна. Заскочила за зубком чеснока.
– Федюк! – припала соседка к косяку. – Ты что тут делаешь?
– Да вот, – равнодушно повёл Фёдор рукой на золотистый пол в спальне и гостиной, покрытый рублями. – Если скажу, что отмечаю день гранёного стакана… не поверите… Я по-честной… Сладил машинку, выдал первую партию… Вроде блин не комом… Сушу вот… Только вы, тёть Марусь… – Фёдор приложил палец к губам.