Жена нелегала
Шрифт:
Ольга засмеялась. Сказала:
— Выбрось в корзину.
Помолчала. Потом решила, видимо, все же удостоить объяснением.
— Даже если допустить, что это правда, кому нужны сегодня эти истории времен «холодной войны»? Ну давай, давай поверим ей на слово на минуту. Допустим, действительно мужа этой англичанки — как, бишь, зовут ее? По-итальянски как-то… Джульетта, что ли?
— Нет, Джулиет. Английский вариант того же самого. Но, судя по подписи, в жизни ее зовут просто Джули…
— Пусть будет Джули. Пускай это правда — хотя я, например, уверена, что вранье. Пусть ее мужа-фотографа на самом деле похитил КГБ. Ну и что? Что с того-то? Кому это интересно? Мало ли что все эти
— Нет, но ты, наверно, не поняла! Эта женщина, Джули, еще на что-то намекает, на некую тайну…
— Да какую еще, на фиг, тайну! Провинциальная курица, вот и все. Нашел себе ейный мужик новую бабу помоложе да покраше и сделал ноги! А ей, бедняжке, КГБ померещился. Похищение, видите ли, киднеппинг среди бела дня… Она ведь сама никакого похищения не видела?
— Не видела…
— Ну, вот видишь! Какой-то там тетушке, подслеповатой, что-то такое привиделось, какие-то мужики вроде бы затолкали в машину человека, издалека похожего на этого… как его звали-то?
— Карл, — подсказал Данилин.
— Во-во, Карл. Имя-то какое-то не английское.
— Джули пишет, он был австрийцем по происхождению…
— Да хоть швейцарцем! И что? Из-за этого мы сейчас все силы на журналистское расследование бросим? Расследование чего, собственно?
— Ну, если ты действительно все в письме поняла, Оля, то там есть кое-какие оригинальные моменты и странности, которые заставляют предположить…
— Да нечего там понимать. И предполагать нечего. Мой тебе совет: не позорься ты в глазах коллектива, а то весь рейтинг на этой дурацкой истории растеряешь.
— Оля, не преувеличивай, пожалуйста! Никто чрезмерные силы на расследование бросать не собирается. Но поинтересоваться у пары компетентных людей можно.
— Они поднимут тебя на смех, вот увидишь! Послушай моего совета: в корзину, в корзину, в корзину — и немедленно!
Под столом у Данилина стояла весьма вместительная и видавшая виды плетеная корзинка для бумаг, в которую умещались и прочитанные за день газеты, и ненужные письма, и всякие другие бумажные отходы. Считалось, что она сплетена каким-то хитрым способом из особым образом обработанного, сверхпрочного дерева, а потому и сохранилась с довоенных времен. Кто-то даже пустил слух, что она когда-то принадлежала самому Бухарину, и Данилину нравилось в это верить. А потому, несмотря на ее весьма потрепанный вид, он ни в какую не соглашался заменить корзинку на что-нибудь более современное.
Вся редакция об этом знала, а потому было в ходу выражение «в бухаринскую корзинку» или даже просто «к Бухарину». Что означало: главный материал зарубил, не пропустил заметку или не разрешил статью печатать.
— Отправь эту чушь к Бухарину, Алеша, и займись лучше выборами, — подвела итог Ольга и протянула ему письмо с таким брезгливым видом, будто ей даже держать в руках его было противно.
Чем сразу же напомнила Данилину Татьяну. Но только у той процесс прошел в обратном направлении — от брезгливого недоверия к живому интересу. Но вот как раз Таню лучше было бы сейчас не вспоминать.
— Ну ладно, ладно, может, ты и права, — примирительно сказал Данилин.
— Права, права, не сомневайся!
И точно выключатель в ней повернули: Ольга словно опять потеряла всякий
— Ну, я пойду Прагу оформлять?
— Иди. Только с Игорем сроки согласуй, а то я не знаю, как у него там с графиком дежурств.
Ольга встала, отодвинула стул, повернулась и пошла к двери, но даже эти самые простые движения были так грациозны, так естественны, как это бывает только у молодых, сильных, красивых животных. Данилин смотрел ей вслед не таясь и попался: у самой двери Ольга вдруг обернулась. Что-то, кажется, мелькнуло такое в ее взгляде: то ли удивление, то ли презрение, то ли злорадство. То ли все, вместе взятое. А может, это Данилину только показалось. Просто посмотрела сотрудница на прощанье на начальника — не передумал ли в командировку отправлять? И ничего больше. А он-то развоображался…
— Пока, — сказал Данилин вдруг охрипшим голосом.
Но этого она, впрочем, уже не слышала, дверь-то уже закрылась.
5
День был, как всегда, полон суеты, бессмысленных препирательств и бесконечных телефонных переговоров — даже при том, что Валентина замечательно фильтровала звонки. К тому же пришлось разруливать конфликты: заведующего корсетью с экономическим отделом и международников — с секретариатом. Экономотдел как-то не так напечатал две последние заметки казахстанского корреспондента, а Игорь снял скучнейший материал великого борца за мир. Мало того что международный отдел ярился, так еще и сам лично великий гуманист обрушился на Данилина по «вертушке». «Я, — кричал он, — никогда больше не напишу вам ни строчки и всем друзьям с вами дело иметь отсоветую!» Данилин же держал себя в руках, извинялся холодно-сдержанно, но позиций не сдавал и про себя думал: «Ну и славно, ну и оставь нас своим вниманием, индюк надутый».
Почему он, Данилин, вечно должен отдуваться за чьи-то чужие решения? Должность у тебя такая, вот почему, за это тебе деньги платят, и немалые, говорил в таких случаях Игорь и был, конечно, прав. Теперь я кто угодно, только не журналист, думал Данилин. Административные дела, да, экономика газеты, еще как, ну и вот дипломатия — вверх, вниз и во все боковые стороны, это сколько угодно. А журналистика? Ну, разве что совсем чуть-чуть.
Вот, наверно, почему еще история с письмом казалась такой притягательной — все же она относилась напрямую к добыче материала. И какого материала!
Между летучками и собраниями пробился к Данилину Миша Филатов — военный корреспондент. Когда-то он был прикреплен к «Вестям» от Главпура — политического управления Советской Армии. Когда Главпура, вместе с КПСС, не стало, Миша должен был сделать выбор — либо возвращаться в армию с весьма смутными перспективами, либо уволиться и остаться в газете. Элементарный здравый смысл подсказывал второе. Но помимо материальных соображений, Мише вообще вольная штатская жизнь в «Вестях» пришлась по душе, а он в свою очередь понравился коллективу — легким, незаносчивым характером, грубоватым чувством юмора, работоспособностью. Его связи в военной системе, в том числе в разведке, были очень газете полезны. Ну а политические взгляды… Не был, конечно, Михаил записным либералом, вовсе нет, но и на идеологию не был заморочен, смотрел на это дело легко, как на нечто факультативное. «Есть же у нас свобода вероисповедания? — говаривал он. — Ну и пусть себе каждый верит во что хочет, хоть в коммунизм, хоть в антикоммунизм, хоть в бабаягизм, да на здоровье! Главное, чтобы это делу не мешало, а также здоровому питанию и умеренному, но регулярному употреблению коньячка и водочки!»