Жена путешественника во времени
Шрифт:
Я не отвечаю. Разве это я виноват? Не знаю, правда. Ингрид смотрит на меня, как будто ждет ответа. Я отвожу взгляд. Смотрю на плакат Мохоли-Надя [103] на стене напротив.
– Генри? – спрашивает Ингрид.– Почему ты так со мной обошелся?
– Разве? – Я снова смотрю на нее. – Я не хотел.
– Тебе было наплевать, буду я жить или сдохну,– качает головой Ингрид.
«О Ингрид».
– Неправда. Я не хочу, чтобы ты умирала.
– Тебе было плевать. Ты бросил меня
103
Мохоли-Надь, Ласло (1895-1946) – американский художник, скульптор, дизайнер, фотограф венгерского происхождения.
– Твоя семья не пускала меня. Твоя мама сказала, чтобы я не смел приходить.
– Ты должен был прийти.
– Ингрид, – вздыхаю я. – Твой врач сказал, что мне нельзя к тебе.
– Я спрашивала, а они говорили, что ты ни разу не позвонил.
– Я звонил. Мне сказали, что ты не хочешь со мной говорить и чтобы я больше не звонил.
Болеутоляющее начинает действовать. Ослабевает пронзительная боль в ногах. Просовываю руку под платок и прикладываю ладонь к коже на левом обрубке и потом на правом.
– Я чуть не умерла, и ты ни разу больше со мной не говорил.
– Я думал, что ты не хотела со мной говорить. Как я мог знать?
– Ты женился, ни разу не позвонил мне и пригласил на свадьбу Селию, а не меня.
Я смеюсь, не могу сдержаться.
– Ингрид, это Клэр пригласила Селию. Они дружат; я так и не знаю почему. Наверное, противоположности сходятся. Но все равно к тебе это не имело никакого отношения.
Ингрид молчит. Она очень бледная под макияжем. Лезет в карман пальто и вытаскивает пачку «Инглиш Овале» и зажигалку.
– Когда ты начала курить? – спрашиваю я.
Ингрид ненавидела сигареты. Ингрид любила кокаин, метедрин и коктейли с поэтическими названиями. Длинными ногтями она достает из пачки сигарету и закуривает. Руки дрожат. Делает затяжку, и дым срывается с ее губ.
– Ну и как тебе без ног? – спрашивает Ингрид. – Кстати, как это произошло?
– Отморозил. Вырубился в Гранд-парке в январе.
– Как передвигаешься?
– В основном в кресле-каталке.
– Да. Хреново.
– Да, – отвечаю я. – Точно. Минуту сидим в тишине.
– Ты все еще женат? – спрашивает Ингрид.
– Да.
– Дети?
– Да. Девочка.
– О! – Ингрид откидывается на спинку дивана и затягивается, выдувая тонкие струи дыма из ноздрей.– Жаль, у меня детей нет.
– Инг, ты же никогда не хотела детей.
Она смотрит на меня, но я не понимаю, что она хочет сказать.
– Я всегда хотела детей. Я не думала, что ты хочешь детей, поэтому ничего не говорила.
– Ты все еще можешь родить.
– Да ты что? – смеется Ингрид. – У
– Не совсем. – Я ерзаю на диване.
Боль ушла, но осталась скорлупа от нее, пустое пространство, где должна быть боль, но на ее месте лишь ожидание боли.
– «Не совсем», – передразнивает Ингрид. – Что значит – не совсем? То есть «не совсем, Ингрид, на самом деле ты торговка наркотой»?
– Ты не торговка наркотой.
– Значит, не торговка. Что ж, отлично. – Ингрид тушит сигарету и скрещивает ноги. Мне всегда нравились ноги Ингрид. На ней туфли на высоком каблуке. Наверное, они с Селией были на вечеринке. – Крайностей нет, это я поняла: я не мать семейства, и я не бомжиха. Ну же, Генри, намекни мне.
Я молчу. Не хочу играть в эту игру.
– Отлично, давай на выбор. Значит, так: а) я стриптизерша в самом поганом клубе на Раш-стрит. Так: б) я в тюрьме за то, что зарубила Селию и скормила ее Малькольму. Так. Ага: в) я живу в Рио-Дель-Соль с инвестиционным банкиром. Как насчет этого, а, Генри? Что-нибудь похоже на правду?
– Кто такой Малькольм?
– Доберман Селии.
– Дай подумать.
Ингрид играется с зажигалкой.
– Как насчет: г) я умерла? – Я вздрагиваю. – Как тебе такая мысль?
– Хреновая мысль.
– Правда? А мне она больше всего нравится. – Ингрид улыбается. Это недобрая улыбка. Скорее напоминает гримасу. – Мне она так нравится, что натолкнула меня на одну идею.
Она встает, идет через комнату, по коридору. Слышу, как она открывает и закрывает ящик. Снова появившись в комнате, она держит одну руку за спиной. Встает напротив меня, говорит: «Сюрприз!» – и наставляет на меня пистолет.
Это не очень большой пистолет. Тонкий, черный, сияющий. Ингрид держит его у талии, небрежно, как будто она на вечеринке. Я смотрю на пистолет.
– Я могла бы пристрелить тебя, – говорит Ингрид.
– Могла бы.
– А потом я могла бы пристрелить себя.
– И такое возможно.
– Но это будет?
– Не знаю, Ингрид. Ты должна решить.
– Ни черта подобного, Генри. Скажи, – требует Ингрид.
– Хорошо. Нет. Так не будет.
Я стараюсь, чтобы голос звучал уверенно. Ингрид ухмыляется.
– А что, если я захочу, чтобы это было так?
– Ингрид, отдай мне пистолет.
– Подойди и отними.
– Ты собираешься меня пристрелить? Ингрид качает головой, улыбаясь. Я слезаю с дивана на пол, ползу к Ингрид, тащу за собой платок, ползу медленно, из-за действия обезболивающего. Она отходит назад, не отводя от меня дула. Я останавливаюсь.
– Ну же, Генри. Хорошая собачка. Доверчивая собачка.– Ингрид снимает пистолет с предохранителя и делает два шага ко мне. Я замираю. Она целится прямо мне в голову. Но затем смеется и приставляет пистолет к своему виску. – А как насчет этого, Генри? Так будет?