Жена самурая
Шрифт:
— Матушка! — взволнованная, радостная Хоши ворвалась в их спальню без стука — как делала последний раз еще в глубоком детстве. — Таро сказал мне, что ты не спишь!
На ее щеках алели пятна румянца, и она говорила быстро и слегка запыхавшись — словно бежала сюда через все поместье, и Такеши не сомневался, что так оно и было.
— Уже какое-то время, — Наоми посмотрела на дочь, не в силах сдержать ни улыбку, ни слезы.
Хоши надела фурисоде, которое когда-то носила она сама… Она могла бы заказать любой наряд у лучших портных страны, но для
Наоми все-таки всхлипнула от счастья, зажав рот рукой, и Хоши ворохом праздничного шелка — длинный подол кимоно, ленты рукавов — подбежала к матери и обняла ее, точно также смеясь и плача одновременно.
Никем не замеченный и не услышанный, Такеши вышел из комнаты, оставив своих женщин наедине.
***
Перед самым рассветом поместье окутал густой туман. Выйдя на крыльцо, Такеши сделал глубокий вдох, и прохладный утренний воздух обжег легкие. Дом еще спал, утопая в темно-серой пелене, и вокруг стояла тишина. Пройдет еще совсем немного времени, и она заполнится голосами слуг и самураев, обыденной рутиной поместья, суетой перед подготовкой свадебной церемонии его дочери.
Такеши поправил на плечах плащ и сошел на гравийную дорожку. Вечерняя трапеза с Асакура прошла, как и предполагалось, — спокойно, чинно и тихо. Он давно уже не представлял при каждой встрече, как сносит головы мужчинам этого клана. Прошли годы, но его ненависть к Дайго-сану ничуть не утихла. Напротив, каждый раз, когда слабость одолевала Наоми, приковывая ее к их спальне и футону, когда жена была вынуждена лежать сутки напролет, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье, Такеши вспоминал еще ярче, по чьей вине все это происходит.
Но немое восхищение щенка — жениха его дочери — слегка примиряло Такеши с действительностью. Его лучшая месть заключалась даже не в том, что он убил стариса Асакура, а в том, что его внук, наследник клана, был без ума от его, Такеши, дочери. Хоши Минамото будет вертеть своим мужем, как ей только заблагорассудится, и это не могло привидеться старику Дайго даже в его самых худших кошмарах.
Такеши прошел вглубь поместья и не удивился, когда услышал звуки ударов и шум, доносившиеся со стороны тренировочной площадки. Он направился в ту сторону и остановился в тени деревьев, надежно скрытый их густой листвой. На противоположном крае он увидел Таро: тот раз за разом отрабатывал удар, используя деревянный манекен.
Его старшему сыну приходилось непросто: расти в тени великого отца всегда тяжело, и особенно — когда ты сам всего лишь «хорош». Таро был ответственным и старательным, занимался с наставниками, тренировался днями и ночами, и боевому искусству его обучал Мусасибо-сама, но он не был выдающимся, как его отец. И он чувствовал это, понимал уже сейчас, хотя никогда и ни за что не признался бы. И не заговорил бы об этом. Но Такеши знал, что сын знает.
Мальчишка — благодаря Мамору, Масато и другим самураям, благодаря своей матери и старшим сестрам, в конце концов — вырос на рассказах о свершениях,
Но летописцы и очевидцы тех событий его взглядов не разделяли и превозносили их с Сёгуном военные свершения.
Таро рассказывали о том, что его отец в совершенстве владел двумя руками и мог в одиночку победить отряд в десять, двенадцать самураев. Что даже с одной рукой его отец все еще был велик, и противник боялся приближаться к нему. Что его отец убил своего брата, дважды бежал из плена и вырезал клан Тайра под корень, поставив точку в той войне. Едва не стал Сёгуном и отказался от этого титула сам.
Его сыну многое рассказывали о нем, и не все из тех слов было правдой, и Такеши никак не мог повлиять ни на рассказчиков, ни на то, что слышал, запоминал и понимал Таро.
С Кенджи было… проще. То ли к моменту его рождения утихли разговоры и пересуды, то ли все болтливые языки успокоились, всласть обсудив клан Минамото, но о своем великом отце Кенджи слышал и знал гораздо меньше, чем его старший брат. Все бремя быть сыном великого Такеши Минамото досталось Таро. Первым сыном. Сыном, которого ждали одиннадцать лет.
Конечно, это бремя сгибало Таро к земле.
Такеши шагнул вперед — под ногой хрустнула ветка — и сын услышал, остановил замах и обернулся, чтобы увидеть, как к нему через тренировочную площадку идет отец.
Мальчишка выглядел взъерошенным, взмыленным и совершенно несчастным: казалось, он провел здесь всю ночь, раз за разом отрабатывая движение, которое никак ему не давалось.
— Доброе утро, — первым сказал Таро, когда Такеши подошел, поклонился ему и бросил быстрый взгляд отцу за спину в сторону горизонта — солнце только-только показалось над ним.
— Разве у тебя сегодня должна быть тренировка с Мамору? — спросил Такеши, хотя прекрасно знал ответ.
— Нет, — мальчишка мотнул головой. — Я не жду Мамору-сана. Это… это я сам, — он бросил в сторону отца быстрый взгляд и отвернулся, предпочитая смотреть чуть вбок.
Он чувствовал себя неуютно, хоть и пытался это скрыть, но Такеши все равно видел: заметил и слегка приподнятые плечи, и то, как сын переступил с ноги на ногу, и как редко смотрел ему в глаза.
— Зачем?
Таро подавил вздох и поднял голову.
— У меня не получается движение запястьем. Не могу вывернуть руку, — он отозвался с явной неохотой и многое отдал бы за то, чтобы и вовсе не признаваться в своем неумении вслух. Тем более отцу. Но не ответить на его прямой вопрос он не мог.
Такеши едва заметно повел бровью. Он не помнил, чтобы Мамору или Мусасибо-сама говорили ему, что у сына что-то не получается на тренировках.
— Покажи, какое, — коротко велел он, и Таро с трудом сдержал изумление. Отец редко участвовал в его занятиях.