Жена самурая
Шрифт:
Крестьяне Минамото, напротив, нравились ей намного больше слуг, которые, в основном, не принадлежали клану, не впитали с кровью отголоски его истории, не были свидетелями резни, устроенной старшим братом Такеши несколько лет назад.
А крестьяне были, и Наоми понравился каждый, с кем она говорила, когда в поместье привозили еду: свежую рыбу, коренья — дайкон, батат, бамбук, водоросли; бобы фасоли для сладкой пасты, соевые бобы для мисо.
В них она замечала то, что удивляло ее несказанно: безграничное почтение к клану.
Она видела это и раньше. Во взгляде Мисаки. У отчаянно тосковавшего из-за своей оплошности Мамору. В поведении Яшамару-сана, Кацуо-сана и других солдат.
Глубочайшее почтение. И любовь. Любовь слуги к своему господину.
Внутри Наоми трепетало что-то всякий раз, как она размышляла об этом. Ей было сложно представить, как так можно — глава клана Токугава подобной привязанности среди своих слуг не сыскал.
Но как ее сыскал Такеши? Или его отец? Жесткие, суровые мужчины.
Такая преданность не вбивалась в людей палками, не насаждалась извне. Это шло изнутри, из хара*.
Наоми пока лишь только начинала постигать это. Постигать философию самураев, философию того, как принято служить своему даймё*.
Такеши никогда не обсуждал с ней политику или государственные дела, но по обрывкам фраз, по кусочкам его разговоров с Яшамару-саном, по наброскам посланий Кенджи-саме она понимала: в войне за сёгунат им движет не только ненависть и жажда свершить месть — но и стыд. Стыд за поведение своего даймё, коим являлся Император для всех самурайских родов, стыд за его слабовольные решения, за робкий характер, за ошибки, что пятнали каждого из них.
Спроси ее — и Наоми не смогла бы ответить, не смогла бы облечь в словесную форму свои догадки.
— О чем ты задумалась?
Она вздрогнула, едва не расплескав на колени остывший чай, и повернулась к мужу. Такеши смотрел на нее, слегка приподняв бровь, и ждал ответа.
Он нечасто задавал подобные вопросы, но сегодня, видимо, отстраненность Наоми была слишком заметна.
— О самураях, — ответила она и склонила голову набок, возвратив Такеши пристальный взгляд. — Я думала о почтении твоих крестьян перед тобой. Я не нахожу ему ответа.
Такеши рассмеялся бы, если б мог себе позволить.
Наоми не дано было понять связь слуги и господина, а ему — ход ее мыслей.
Он собрался ответить ей, когда услышал отдаленный звук, набиравший силу с каждой секундой. Кто-то бил в гонг.
Такеши поднялся на ноги раньше, чем успел подумать, и потянулся к пустоте у левого бедра — катану перед ужином он оставил в спальне.
— Что случилось? — взгляд Наоми испуганно метался от него к двери и к перевернутому его резким подъемом столу.
Он не успел ответить: с улицы донеслось ржание загнанной лошади, и Такеши вылетел на крыльцо. От гравийной дорожки, где зашелся в судорогах конь, к нему уже бежал наездник, а следом за ним к главному дому со всего поместья спешили солдаты.
—
Второй раз за несколько минут его рука сжала в кулак пустоту вместо катаны, и Минамото резко втянул носом воздух. Он коротко взглянул на распластавшегося у его ног солдата, отметив разорванную одежду и наспех перевязанные раны, и велел:
— Поднимись. Кто напал? Ты видел герб?
— Да, господин. У них были знаки Тайра.
Такеши заскрипел зубами.
— Кацуо! Собирай солдат. Поедешь со мной. И найди мне Яшамару! — он резко повернулся и вошел в дом, прошел в спальню, сопровождаемый донельзя испуганной Наоми.
— Тайра напали на приграничные деревни, — сказал он ей и распахнул дверцы встроенного шкафа. — Я должен быть там.
Наоми прикусила губу, чтобы не задать ни одного вопроса, и заглянула ему через плечо. Никогда прежде он не открывал этот шкаф, и сейчас она поняла, почему. В нем хранился его боевой доспех.
Такеши снял кимоно с гербом клана и надел короткую куртку из грубой ткани, а поверх нее — нагрудник из множества пластин, тесно скрепленных меж собой кожаными шнурками.
У Наоми задрожали губы, и она отвернулась. Реальность происходящего обрушилась на нее тяжелым ударом: еще несколько минут назад все было спокойно и хорошо, а теперь Минамото облачается в доспехи и велит своим людям выступать!
— Затяни.
Она подпрыгнула от неожиданности и взглянула на Такеши. Тот стоял к ней боком и указывал на тонкие шнурки, что соединяли четыре части его доспеха: нагрудник, наспинник и боковые пластины.
Наоми молча повиновалась, пытаясь справиться с дрожью в пальцах. Она затянула узлы так крепко, как только могла, ободрав местами кожу о грубую ткань.
Такеши доставал из шкафа огромные наплечники, когда в комнату вбежал Яшамару.
— Господин!
— Это была твоя обязанность, — Минамото не дал ему перевести дух. — Я приказал тебе усилить патрули. И вместо этого получил от Тайра сожженные деревни.
— Такеши-сама… — начал было Яшамару, но замолчал под взглядом мужчины.
— Ты ответишь, когда я вернусь. Надеюсь, сможешь сберечь мою жену до того дня, — выплюнул тот и с силой дернул завязки наплечников.
Он приладил к широкому поясу катану, надел наручи, спрятав в левом кинжал, и взял в руки рогатый шлем. Не взглянув на Яшамару, Такеши вышел прочь, коснувшись, однако, локтя Наоми, чтобы та следовала за ним.
Снаружи их уже ждал конный Кацуо, а двое слуг придерживали за узды вороного, свирепого жеребца, беспокойно перебиравшего копытами.
— Солдаты ждут у ворот, Такеши-сама.
Минамото кивнул и повернулся к Наоми, стоявшей на крыльце. Неосознанно она потянулась к его броне, принялась пальчиками гладить латные пластины, трогать грубую шнуровку меж ними.