Жена скупого рыцаря
Шрифт:
Так бы и треснула! Интересно, во всех женских компаниях так бывает?
Столь острую неприязнь я чувствовала впервые. Как укол ревности. Мой Миша никогда не доставлял мне подобных ощущений.
Зайцева и Матюшина переговаривались между собой, я сидела между ними, как пустое место, и в беседах демонстративно не участвовала. Степка Матюшин тоже не участвовал, наворачивал холодец за обе щеки.
— Ты обещала в пятницу поехать в Колотушино, — после горячего сказала Галка.
Я развернулась к подруге, собираясь
— То-то же, — удовлетворенно шепнула Галка. — Кстати, могу обещать: в Колотушино тебя ждет сюрприз.
— Картошку, которую надо окучивать, сперли?
— Обрадовалась. И не надейся! Будешь окучивать от забора до заката! — И, положив в рот кусок огурца, чавкнула. — Гость у нас будет.
— Твой лазурный амант?
— Возможно, — в глазах подруги заплясал лазурный туман. — И не только он.
Предположение о «не только» обдало меня таким жаром, что я растерялась. Галка пригласила Леву? На листке бумаги она царапала адрес и план дороги к Колотушино?
— И не вздумай! — прошипела я. — Не поеду!
— Успокойся, — ухмыльнулась Зайцева, — я пошутила. Твой Лев не может приехать…
— Как это?
Сосед не может поехать на уик-энд с очаровательной, по его словам, женщиной? Невероятно. Обидно. Возмутительно.
— Он занят. Соревнования какие-то. Твой бандит еще и спортсмен?
Видимо, Лев не посчитал нужным объяснять Зайцевой, чьи именно соревнования он не может пропустить. Сказал, не могу, соревнования, и точка.
Этой неразберихой стоит воспользоваться для вразумления Зайцевой, озабоченной чужой неустроенностью.
— Галя, — твердо сказала я, — я не собираюсь встречаться с таким типом. Или я, или он.
«Миша умный, добрый, чуткий, нежный».
— Да сказано же тебе, он не может! — рявкнула Зайцева, и половина стола перестала жевать.
Матюшина вынула изо рта рыбью кость и поинтересовалась:
— Кто не может?
— Конь в пальто! — рявкнула Зайцева, и вторая половина стола перестала жевать.
Я отвернулась.
«Хоронили тещу, порвали два баяна».
Интересно, в других странах поминки так же проходят? Или наша манера обусловлена российским менталитетом?
На ступеньки крыльца кафе я вышла загодя. Последнее обещание, данное Виктории, подгоняло, и я ждала Леву, как жена моряка на причале.
Из распахнутых дверей кафе неслись голоса поминающих, несколько человек курили в тени акаций у крыльца. Два кота сидели между стеклянными дверями — звери принюхивались к запахам кухни.
Машина соседа подъехала, и я сбежала к ней, не изображая гранд-даму и не дожидаясь, пока мне распахнут дверцу и усадят на кожаные подушки.
Лев плавно взял с места, отъехал метров триста
— Ты как? — спросил он и развернулся ко мне.
— Держусь. Мы не опоздаем в милицию?
— Нет. Я хотел кое о чем поговорить с тобой…
Лев мялся, никак не мог начать, и я подстегнула его вопросом:
— О чем?
— Ну… в общем… так. Я боюсь, что смерть твоей подруги произошла не случайно.
— Как это? — я удивилась и машинально потянулась к сумочке за сигаретами.
— Боюсь, ей помогли умереть. — Лев нажал на кнопку в панели, открыл пепельницу и разрешил: — Кури.
Пока я, дрожа руками, ловила пламя зажигалки кончиком сигареты, он молчал. Смотрел сквозь тонированные окна на улицу и давал мне время привыкнуть к новой мысли. Наконец снова заговорил:
— Видишь ли, Серафима… я спортсмен, и травмы для меня — привычное дело. Кое-что в травмах я понимаю. Вчера днем я встретился с врачом, который определил причину смерти Виктории. Так вот… Кроме сломанного пальца, на теле твоей подруги нет ни одного повреждения. Ни ссадины, ни царапины, ни одного ушиба.
— И что это значит?
— У Виктории были хрупкие кости?
— Нет. Вернее, я не слышала, чтобы у нее когда-то раньше были переломы.
— Да, — кивнул Лев, — их не было. Человеческие кости — не сухие веточки, Сима. Для перелома нужны усилия. Если бы Виктория сломала палец в падении, на теле остались бы хоть какие-нибудь следы. Но их нет…
— Это врач так считает? — перебила я.
— Врач считает, что смерть произошла от естественных причин, — хмуро произнес Лева. — Но он профессионал и не мог не заметить, что на руке, на пальце, не осталось даже ничтожной, микроскопической царапины. Падение даже с высоты собственного тела оставляет следы.
— А если она просто сползла с лавочки?
— Тогда бы она не сломала мизинец. Или она падала так, что кость могла сломаться, или мягко сползла с лавочки. Или — или. Пойми, Сима, на теле должны были остаться следы. Но их нет. Рука словно и земли-то не касалась! Сухая, чистая…
— Но почему врач ничего не сказал Тоше?
— Виктория умерла от разрыва сердца, — вздохнул Лев. — В этом нет сомнений. Но кто-то… я не знаю, кто… напугал ее. Или пытался задержать… В общем, я тебе все рассказал. Дальше думай сама.
— О чем?
— Рассказывать об этом Анатолию Карповичу или нет.
В том, что сейчас нельзя ни о чем подобном разговаривать с Тошиком, я была уверена. Одна мысль о том, что последние мгновения жизни Виктории могли быть ужасными, сведет его с ума. Я, во всяком случае, уже почти сошла. Сидела и тупо смотрела перед собой. Потом спросила:
— Ты уверен в том, что сейчас говоришь?
Лев удобней устроился на водительском сиденье, тронул машину с места и, вливаясь в поток автомобилей, сказал: