Жена скупого рыцаря
Шрифт:
— Должна быть лестница, — пробормотал Лев и начал пинками разбрасывать клоки слежавшегося сена.
Благодаря дырам в крыше тьма стояла не кромешная. Я опустилась на колени и, тихо охая от боли в содранных ладонях, начала шарить руками по полу. Заноза, сено, камни, ржавый гвоздь внушительных размеров…
— Нашел! — обрадовался Лева.
Роняя с деревяшек многолетние наслоения мусора, над полом поднималась лестница. Шатаясь от усталости и сумрачно пыхтя, Лев задирал кверху тяжелую трехметровую лестницу.
— Она не подломится? —
— Твой вес выдержит. Должна, — ответил Лева и тихонько стукнул по перекладине.
— А ты? А Галка?
Лев молчал.
— А ты?! — я повторила.
— Сима, лезь наверх, — тихо произнес Лев.
— Одна не буду! — почти крикнула я. — Он тебя убьет!
— Он всех убьет, — грустно сказал мой храбрый Лев. — Не думай обо мне. Я Галку сейчас к тебе подниму… если лестница выдержит.
Трясясь от страха и ожидая, что вот сейчас гнилая перекладина подломится и я рухну вниз, в темноту, я лезла к чердаку. Левушка стоял внизу, крепко держа лестницу в сильных надежных руках, и подбадривал меня словами: «Давай, Сима, не бойся, если что, я тебя поймаю».
Чердак заброшенного сеновала выглядел еще хуже, чем первый этаж. Годами впитывая влагу, остатки сена превратились в черную гнилую слизь, и лишь в одном углу остался сухой пыльный стожок. Я проверила сено на предмет мышей и решила — Галке хватит. В смысле сена, не мышей — животных не было.
Лежа на полу и чихая от пыли поднявшейся при проверке стожка, я, свесив голову из люка, глядела, как Лева медленно, проверяя каждую перекладину, тащит Галку на чердак.
Их общего веса не выдержала лишь предпоследняя ступенька. С громким предательским хрустом деревяшка разломилась, но плечи Зайцевой уже лежали на полу чердака, и в каком-то невероятном усилии Лев успел подбросить тело подруги вверх. Я втянула остальную Зайцеву в люк, оттащила к сухому островку сена и припорошила основательно. Я исчихалась вся, подруга даже не поморщилась. Вторая доза отравы утихомирила ее настолько, что при других обстоятельствах я бы уже начала беспокоиться. Но это при других обстоятельствах. Сейчас я тихо радовалась, что Заяц даже не храпит. Полная каталепсия. Оцепенение, похожее на смерть.
Голова Левы торчала из люка, он молча смотрел, как я прячу Галину.
— Лева, поднимайся наверх, — вернувшись к лазу, попросила я.
Он покачал головой и произнес:
— Нет, я встречу его здесь.
— Зачем? Мне кажется, он вовсе не вернется. Ведь он уже проверил сеновал…
— Он вернется, Сима, — грустно сказал мой Лев.
— Но…
— Нет. Я встречу его здесь.
Ответ, достойный настоящего мужчины. В носу защекотало то ли от пыли, то ли от близких слез, я тихо всхлипнула и дотронулась до его плеча.
— Ты тоже спрячься, — попросил Лева.
— Сена мало…
— Ничего. Как-нибудь…
— Лев, а может быть, тебе стоит бежать? Один ты убежишь…
Лев усмехнулся, и я поняла, как глупо прозвучало
— Там, на полу, огромный гвоздь лежит, — шепнула я. — Он ржавый, но все-таки… оружие…
— Ты замуж за меня пойдешь? — спросил вдруг храбрый Лев.
В ответ я лишь чихнула и покивала головой.
— Есть за что бороться, — пробормотал мой Лева и скрылся в темноте.
Отрывок из записок наемного убийцы.
«Ювелир проехал вдоль деревни, остановился у дома Галины, вышел из машины и прислушался.
Давящая на уши тишина. Как вата, появившимся туманом она давила, топила в себе все звуки и напоминала о близком рассвете. Так тихо бывает только перед восходом солнца. Но до восхода — Ювелир посмотрел на циферблат дорогих часов с подсветкой — еще есть время. 2.43 высвечивали стрелки.
Ребристая рукоять пистолета приятно грела руку. Ювелир любил оружие, но пользовался им нечасто. Вернее, если не считать работы по мишеням, никогда. Свой «чистый» ствол наемник уважал. Два раза, работая под суицид, он оставлял в руках жертвы ее оружие. Сегодня для девятизарядного «ТТ» Ювелира найдется дело.
…После предложения Ивана Ивановича выбрать себе работу для прикрытия, Ювелир, тогда еще Алеша Константинов, остановился на работе шофера «Скорой помощи». Убивая одних, других он спешил доставить в больницу, сверкая мигалкой на крыше. В этом был своеобразный, привычный Ювелиру мрачный юмор. Везде, и там, и там, он властвовал над жизнью.
Галина не знала, где он работает. Не знала его адреса, номера телефона. Но любой из этой троицы мог навести на его след одним упоминанием, мол, такого-то числа Борис был с группой отдыхающих на Лазурном берегу. Через двадцать минут органы будут знать, кто выезжал во Францию в начале июля. Через час ищейки вычислят Бориса.
«Так что и фоторобота не понадобится, — усмехнулся убийца. — Его заменит четкий снимок из паспорта».
Дьявол! Как все плохо! Чем больше Ювелир думал над сложившейся ситуацией, тем больше проколов находил в собственных действиях.
Он вспомнил, как, грея рукоятку любимого «ТТ», сидел на лавочке в Сокольниках, смотрел на женщину, беседующую с амбалом, и все не мог решить стрелять в них или нет? Тогда он еще не чувствовал такой угрозы. Он лишь присматривался, ждал подходящего момента и хотел сработать наверняка.
А хватило бы трех пуль — в Учителя, Серафиму и собаку. Три пули и тихое исчезновение в кустах Сокольников. От звука пукнувшего глушителя даже вороны с веток не слетели бы.