Жена вдовца
Шрифт:
И тут Харли выдал домашнюю заготовку.
— Я работаю над одной программой… Пришлось временно прерваться. Может, кто-нибудь из вас захочет сыграть, а потом скажет мне, стоит ли игра того, чтобы я довел ее до ума.
Теперь три пары юных глаз сверлили его почище лазеров.
— В нее никто раньше не играл? — медленно спросил Ренди.
— Нет. Я как раз собирался протестировать ее, но тут был вынужден… взять отгул. Но я могу воспользоваться паролем и вызвать ее прямо здесь, у вас. — Он криво усмехнулся. — Правда, перед уходом мне придется ее стереть, потому что это собственность компании.
— Играть в НОВЫЕ игры! — Ренди затаил дыхание.
— Участвовать в создании игры! — Линк расширил глаза.
— Предатели! — отрезала Лиззи.
— Никто никому не выкручивает руки, Лиззи, — медленно проговорил Керт. — Если мальчикам хочется играть в новую игру или игры мистера Адамсона, пускай играют. Не захотят — не будут. У тебя есть та же привилегия. Демократия — это когда право, которым располагает кто-то один, распространяется на всех.
Лиззи недовольно поморщилась.
— Права — это для взрослых. У детей нет никаких прав, кроме права слушаться старших.
Я открыла было рот и тут же его закрыла. Лично я лишилась права говорить что-либо более серьезное, чем «Передай, пожалуйста, соль», своей воинственной дочке.
Харли Адамсон задумчиво взирал на Лиззи. Внезапно он удивил всех нас.
— Я знаю, почему ты не любишь компьютерные игры. Они ведь по большей части ориентированы на мужчин, то есть на мальчиков.
Моя феминистка подросткового возраста пожала плечами.
— Какая вам разница, что чувствует какая-то глупая девчонка!
Харли улыбался. Он смотрел на Лиззи, но, несомненно, видел мысленным взором что-то другое (или кого-то?).
— Глупые мальчишки заблуждаются, считая, будто девочки уступают им по всем статьям. Точно так же рассуждают многие мужчины. Но некоторым везет: они понимают, что женщины — просто иные существа. Не лучше и не хуже, просто другие.
Он неожиданно посерьезнел и посмотрел на Лиззи очень пристально.
— Я мужчина. И я знаю, что любая женщина, независимо от возраста, может быть и лучше, и хуже меня, и такой же, как я, в любом из многих тысяч талантов и навыков, какой только ни назови. Даже если бы можно было каждый из них измерить, взвесить (одному Богу известно, каким способом) и вывести среднее значение, то все равно нельзя было бы сказать: «Она лучше меня, хуже меня, такая же, как я». Я остаюсь собой, ты — собой. Я — мужчина, ты — женщина. И все! — Он нахмурился. — А вообще-то ты права: создавая свои игры, я мыслю по-мужски. Любопытно…
— Вот видишь! — обрадовался Линк. — Теперь ты сама ему помогла.
Лиззи подпрыгнула и швырнула в лицо брату содержимое своей тарелки. Дальнейшие события вечера были вполне типичны для дома вдовца. Тем не менее я не сомневалась, что мы еще увидимся с «моим другом Харли Адамсоном».
Я не ошиблась.
Вся загвоздка заключалась в том, что мне нравился Харли Адамсон. Он был совсем не таким, каким я представляла себе своего второго вдовца.
Этот человек продал тело своей умирающей жены. Теперь в этом теле жила другая женщина — я.
Однако Харли совершенно не соответствовал предыдущему определению. Он начал наведываться к нам. Керт всегда был ему рад. Вот идиот! Оба они — идиоты. Керт был мне мужем на протяжении шестнадцати лет, мужчиной, которого я любила за все его достоинства (многочисленные) и даже за недостатки. Этого человека я знала (или думала, что знала) даже лучше, чем себя.
Но случилось еще кое-что: я почувствовала влечение к Харли.
Вернее, не так: мое ТЕЛО, то есть то тело, в котором теперь жило мое сознание, потянулось к Харли. Непобедимая химическая реакция.
А почему бы и нет? Он был славным мужчиной более или менее приятной наружности, доказавшим в первый же вечер, что содержание соответствует форме.
Продажа им тела жены для трансплантации должна была иметь еще какую-то причину, кроме лежащей на поверхности. Керт не смотрел вглубь, иначе не привел бы его в дом.
Мой рассудок возмущался всякий раз, когда Керт вежливо, но твердо целовал меня в лоб и удалялся из комнаты для гостей (как я ее ненавидела!), тело же сотрясала приятная дрожь, связанная с Харли.
Наш с Кертом брак длился шестнадцать лет, после чего был законно прекращен по причине моей «смерти». Далее последовала трансплантация и мое «возрождение» в чужом теле. Я слишком хорошо изучила свои чувства. Когда Харли в очередной раз покинул нас, оставив мое тело в трепете, я решила ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ.
Я уже не позволила Керту клюнуть меня в лоб и улизнуть, а сказала, кладя руку ему на плечо:
— Нам надо поговорить. В твоей или моей комнате.
Шестнадцать лет что-нибудь да значат. Мой голос звучал совсем не так, как год назад, однако он догадался — или почуял, — каков подтекст моего требования.
— Нет, Мэри. О чем бы ни шла речь, давай дождемся утра.
Я ответила сквозь зубы:
— Нет. Или заходи ко мне, или я иду к тебе.
Я видела, как этот живой компьютер подсчитывает «за» и «против». Огромная кровать, в которой мы с ним спали столько лет, по-прежнему стояла в главной спальне. В комнате для гостей тоже имелась кровать немногим меньше нашей супружеской — на случай, если у нас заночуют гости-супруги.
Зато наша спальня рождала воспоминания, чего нельзя было сказать о комнате для гостей.
— Хорошо, я зайду. Просто поговорить.
Я была готова его прикончить. Разговоры! Мы только этим и занимаемся С ТЕХ ПОР, КАК!
В комнате было всего одно кресло, удобное и мягкое, стоявшее рядом со столиком, под книжной полкой. Он опасливо присел — словно кот на раскаленную плиту.
— Итак, Мэри? Что за срочность? Почему нельзя сначала отдохнуть?
— Тем сразу несколько, Керт. Начнем с твоего нового загадочного друга — Харли.
Он пожал плечами.
— Его компания пострадала от ущерба, причиненного сбоем компьютера у одного из моих клиентов. Я познакомился с ним, когда разбирался с этим, и он мне понравился, вот и все.