Женатые холостяки

Нетесова Эльмира Анатольевна

Шутка ли дело три года ходить в нецелованых, а тут, молодая бабеха, вместе с шеей вылизала, не сплюнув и не обругав.

Федька враз встряхнулся. Душевные разговоры повел, про жизнь затарахтел, всякие намеки стал делать. Баба в тепле быстро разомлела. Федька ее по колену погладил. Она не дернулась, наверное, не совсем от холода отошла.

Мужик может и стал бы посмелее, да путь до деревни небольшой. Только прицелился к сиське, чтоб ухватить, а тут и первая изба. В ней то и жила Ленка.

Мигом из машины

выскочила. Дождалась, пока Федька отдаст санки и харчи, сказала спасибо, хотела уйти, но Бурьян набился в гости.

Ленка не ждала его так скоро. Федька, улыбаясь чумазо, кивнул за окно и предложил:

— Пошли уголь возьмешь. Я для тебя мешков пять оставил. Авось пригодится.

Баба от радости повисла на Федьке. Еще бы, в самый колотун выручил. Не пять мешков, а много больше оставил угля для Ленки. А в деревне самые страшные Крещенские холода пережить надо. Они недели две тянутся. В такое время немудро ночью в своем дворе на волка напороться. Он хоть и зверь, но даже его допекает холод и голод.

Федька помог Ленке переносить уголь в сарай. И только хотел поприжать в углу, в сарай вошла Прасковья. Пока познакомились, поговорили, позвала всех на обед. Пришлось идти в избу. Там не до озорства, кругом иконы на стенах, зажженная лампада. В доме чисто и тихо, пахло ладаном.

Федьку накормили так, что он еле вылез из-за стола. Прасковья дала ему с собой пирогов, молока, сметану и творог, яйца и сало. Человека по-хорошему удивила эта щедрость. Он сразу понял, что здесь ему рады и пообещал через неделю приехать в гости.

Ленка звала его на печь, согреться на лежанке, отдохнуть и заночевать, но мужик, глянув на часы, заторопился.

Ленка вышла проводить. Человек в сенях прижал к двери, облапал всю как есть и сказал охрипшим голосом:

— Ох, и доберусь до тебя через неделю!

Он привез полную машину угля, кое-каких продуктов и, как обещал, добрался до Ленки на сеновале. До самого вечера тешился, не отпускал ее. А и Ленка в него вцепилась, не отпускала ни на шаг. А на следующий день объявили матери, что в город они уезжают вдвоем, потому как стали мужем и женой.

— Не торопитесь! Приглядитесь друг к другу, — советовала Прасковья обоим, но никто не стал ее слушать. Ленке хотелось скорее в город, стать законной женой, самостоятельной хозяйкой в городской квартире. Ей хотелось, чтоб вся деревня подавилась завистью. Ведь вот она! Уже жена! Так назвал сам Федька еще на сеновале. Он познал ее всю. Не тискал, как свои деревенские, не щипал, а ласкал бабу, был внимателен и нежен.

— Ленка! Ты ж смотри! Слушайся Федю во всем, — просила Прасковья. А через год, продав дом и скотину, купила двухкомнатную квартиру и переехала в город поближе к детям.

Она любила Ленку, но зная ее лучше всех, не решилась жить с нею и зятем под одною крышей. Дочь не только внешне была копией

отца, она унаследовала все его пороки. Тот крепко выпивал, а в этом состоянии терял над собой всякий контроль и мог утворить что угодно. На другой день ничего не помнил что отчебучил, просил у всех прощенья, но стоило дорваться до самогонки или браги, все повторялось снова. Потому и выгнала его баба. Не стерпела побоев и оскорблений ни за что, не простила угроз и диких выходок мужа. Однажды, набравшись решимости, взяла в руки раскаленный ухват, да и выперла протрезвевшего мужика за ворота дома. Сказала, уходя, что если попробует сунуться в дом, она ему голову топором снесет.

Много лет прошло с тех пор. Давно умерли родители Прасковьи, выросла и стала совсем взрослою дочь. Мужик ни разу не появился возле дома, никогда не показывался на глаза Прасковьи, ни разу не помог ни копейкой, не пытался встретиться с дочкой.

Та росла, не помня отца. Прасковья радовалась, что не с кого брать дурной пример, что в доме и семье наладилась спокойная жизнь. Но… Однажды, когда женщина пошла в город за продуктами, Ленка дорвалась до бражки. Тогда девчонке было всего шесть лет.

Она выпила кружку, бражка понравилась. Зачерпнула еще. Когда отошла от бидона, стоявшего в тепле возле печки, девчонка уже еле держалась на ногах.

Бабка, узнав, что случилось, стала ругать внучку, запретила пить брагу и подходить к бидону. Ленка мигом превратилась в злого зверя и бросилась на бабку с кулаками и зубами:

— Почему вам можно, а мне нельзя?

— Ты еще маленькая, — отшвыривала Ленку.

— Я не маленькая! Это ты жадная, старая жаба! Раз вам можно, мне тоже нужно!

Ленку связали и долго мочили ее голову в холодной воде, били по заднице, но та рвалась к бидону. Ей хотелось бражки еще.

Когда из города вернулась Прасковья, она вместе с родителями вынесла брагу в сарай, спрятала бидон в сене. С дочерью поговорила строго. Та пообещала не пить брагу. Но, как только находила бидон, удержаться не могла и пила до обморока. Потом спала на сеновале или на чердаке. Случалось, засыпала в кормушке у коровы. Девку не будили, знали, от того добра не будет. Ждали, когда сама проснется. Случалось, когда старики собирались гнать самогон, бидон оказывался уже пустым.

Вся деревня знала о Ленкиной слабине и здесь на ней никто бы не женился. За бутылку самогонки с девкой озоровали целой кодлой. Ее валяли на лугу, в роще, под кустами и в сугробах. Лишь бы была самогонка. В ней девчонка утопила все.

Что там пересуды и сплетни! Она не боялась вожжей и ремня. И только когда трезвела, стыдилась матери. Нет, Ленка не боялась, уважала ее. Она сама не понимала, что с нею происходит. Не могла удержаться, не знала меру, и уж коли попадалось в руки хмельное, пила до безрассудства.