Жених без лица
Шрифт:
Та же аспирантура – ну, бросила и бросила, подумаешь! Но если кандидатский минимум должен вывести ее на другой уровень, где ждала та жизнь, для которой она появилась на свет? И все это возможно проверить, просчитать…
Детектив вспомнил вчерашний разговор с Анной.
– Тебе сестра не говорила, почему она вышла замуж в двадцать два года за мужчину старше себя? Любовь, случайность, просто попалась положительная партия?
– Когда закрутила роман с этим лысым придурком? А что тут непонятного? Сверстники – козлы, на уме только перепихнуться, травки покурить, бабла наварить… А Владик
– И почему не сложилось?
– Его Марина не интересовала. Для него это второй брак, с первой женой он жил в коммуналке. Комнатка три на три, кухня на шесть соседей, маленький писклявый ребенок…
– Хочешь сказать, развелся с первой женой из-за жилищных условий?
– Да. Надеялся, что богатый тесть тут же им трехкомнатную квартиру улучшенной планировки купит. Ага, разбежался! Папа уперся, пусть поживут, надо еще посмотреть, что из этого получится. Короче, жили в общежитии. Затем пошли скандалы. Хорошо, что папа ей квартиру купил, было куда бежать от этой сумасшедшей жизни.
– Почему Марина аспирантуру оставила?
– Ей тошно стало ходить на кафедру и каждый раз эту рожу лысую видеть. Редко встречаются мужчины, на которых приятно смотреть и до того, и после…
И при этом Анна впервые за весь разговор улыбнулась. Только тогда Шмыга заметил, что перед ним уже не девочка, как он сгоряча отозвался. И сидит вовсе не как школьница за партой, а так естественно закинула ногу за ногу, изогнулась в кресле тонким стебельком. Или у них это врожденное, и они с самого рождения все – женщины? И почему он решил, что она – копия своей старшей сестры? Это только на первый невнимательный взгляд кажется, что сестры схожи. Марина более яркая, более, если точнее выразиться, законченная, как портрет, на который художник положил последний мазок. В Ане больше скрытой затаенной нежности, и в то же время бесовские искорки в глазах так и прыгают…
Младшая Чайка немного покраснела, заметив, что бывший следователь последние пять минут не сводит с нее глаз.
– Что еще вас, гражданин следователь, интересует?
– Да… спасибо. Будем работать, – Иван Петрович рывком приподнялся. – Позвольте, провожу вас!
Сначала Шмыга решил навестить бывшего мужа покойной Чайки, доцента Владислава Ладыгина. Общежитие сотрудников НГУ размещалось в крепкой шестиэтажной «сталинке» на проспекте Воровского в трех квартала от центра города.
Детектив вошел в просторный вестибюль и направился к вахтовой стойке. Дежурный, седенький крепкий старичок без малейшего интереса взглянул на него и снова углубился в газету.
– Владислав Ладыгин, комната 321.
– Заполните бланк на посещение и предъявите паспорт.
– Фотографию три на четыре не нужно? – вежливо поинтересовался детектив.
– Паспорт и заявление. Бланки на том столике, – сказал вахтер, не проявив ни малейшей эмоции.
– Понято, – согласился насмешливый посетитель, покорно доставая шариковую ручку. И сюда докатилось эхо взрыва на Московском вокзале.
Пройдя по коридору
– Нет таких, – хмуро бросила она.
– Как же? – удивился детектив. – Мне его адресок на работе дали.
– Не живут они здесь. Полгода как. Галка, мать твою, когда плитку вернешь? – это уже через плечо Шмыги бросила она соседке, которая с тазом мокрого белья вышла из комнаты напротив.
– Окстись, я не брала!
– Может быть, вы подскажете, – развернулся детектив. – В этой комнате проживал Владислав Ладыгин.
– Не знаю, – пожала та плечами.
– Лысый такой, за тридцать ему.
– А, выселенец! Здесь живет. Налево по коридору, за умывальной.
Выяснилось, что Ладыгина выставили из «двадцатиметровки» за долги по квартплате. А так как по закону на улицу выгнать человека нельзя, то предоставили ему помещение бывшей кладовой.
В конуре два на три с половиной метра стояла вонь, знакомая Ивану Петровичу по работе с подследственными в ИВС. Узкое окно, даже не окно, а щель между кирпичной кладкой и бетонной плитой, заложенная квадратными зелеными стеклоблоками. Под потолком висела здоровенная люстра на пять рожков, из которых только один светил неярким желтым светом. Дверь оказалась не заперта, и он разбудил толстую неопрятную бабу, дрыхнувшую в куче грязного белья на продавленной кровати простым испытанным методом – взял пару запыленных стаканов с подоконника и постучал ими друг о друга.
– Мужчина, закурить не найдется? – сонно спросила она.
– Не курю, – сухо ответил детектив, взглядом выискивая место, где можно присесть.
– Дай восемь рублей, а лучше шестнадцать.
Восемь рублей стоила в аптеке настойка боярышника на спирту, любимый напиток подобной публики.
– Позже. Сначала ты скажешь, где твой Владик.
Шмыга нашел газетный лист, довольно свежий, бросил на стул и присел.
Тетка, наконец, проснулась, села и попыталась накинуть на голые колени какую-то грязную тряпку.
– Зачем он тебе понадобился? Ты из ментуры, что-ли?
– Деньги ему должен.
– Много? – оживилась она и задвигалась на кровати так, что пружины под ней захрипели стоном умирающего. – Оставь, я передам.
– У него брал, ему и отдам. Где он?
– На работу ушел.
– Когда?
– Что, я помню? То ли утром, то ли вечером.
– Где он работает?
– Откуда я знаю? – зевнула она и пошарила в пустой сигаретной пачке. – Зараза! – отбросила в сторону и с неприязнью уставилась на детектива. – У тебя ни сигарет, ни денег, ничего нет… Зачем тогда пришел?
– Будет, если подскажешь, где мне его найти?
– Говорю тебе, не знаю. Мы то на Канаве работаем, то на Сортировке…
«Канава – район Московского вокзала и Канавинского рынка», – сделал себе пометку детектив.
Баба начала путано, длинно рассказывать, где именно, пока Шмыга не перебил ее:
– Какой сегодня день недели?
– Чего? – с недоумением посмотрела она на него.
– Понятно, – сказал он, приподнимаясь. Бросил на стол червонец. Подумал, выложил визитную карточку.