Женимся! Семья за одну ночь

Лесневская Вероника

– Мамуль, стучится кто-то? – недоуменно оглядываюсь.
– Или у меня галлюцинации?

– Сосед, наверное. Он часто через сад к нам ходит, чтобы путь срезать, - воодушевленно отвечает мама, кокетливо поправляет прическу, пачкаясь в цветочной пыльце, и теряется, когда я вопросительно вздергиваю бровь.
– Сиди, я посмотрю.

Пожав плечами, возвращаюсь к ноутбуку… Голос в моей голове вдруг становится реальным. Панически убираю громкость, которая и так была на нуле, но все отчетливее слышу бархатный баритон, заставляющий сердце забиться в агонии.

–

Добрый день, Раиса Георгиевна, прошу прощения за вторжение. Примите этот букет в знак благодарности за вашу прекрасную дочь, которая не отвечает на звонки, - повышает тон, чтобы до меня долетело.
– Честное слово, мы долго стояли у парадного входа, но не смогли достучаться. А так как без Александры нам уйти никак нельзя, то решили проникнуть на территорию. Надеюсь, вы нас извините.

Мы? Нас? У Высоцкого мания величия прогрессирует? Высматриваю его через зеленую стену растений, различаю мощную фигуру в зимнем пальто, присыпанном снегом, а рядом вижу кудрявую куколку в дубленке. Невольно расплываюсь в широкой улыбке.

– О, мама Сашка-а-а! – радостно визжит Маруська, срывается с места и со всех ног мчится ко мне.
– Папа сказал, ты болеешь. Выздоровела?

– Сам он больной… по жизни, - пыхчу возмущенно, выбираясь из пледа, но каким-то образом запутываюсь еще сильнее.

Разливаю чай, роняю кружку, следом с колен слетает ноутбук, с которым я мысленно прощаюсь, даже не пытаясь спасти. У меня сейчас другая цель - счастливая, красивая, кучерявая...

Раскинув руки, я ловлю запрыгнувшую на меня девочку. Смеюсь, расцеловывая ее румяные после мороза щеки, а следом мы обе вскрикиваем, потому что старое кресло-качалка все-таки не выдерживает. С грозным треском и скрипом оно заваливается назад, ломается - и мы с Маруськой в обнимку оказываемся на земле. Я - вверх тормашками, она - на моей груди, цепко обхватив меня ладошками за шею.

– Осторожнее, девочки, - причитает мама, суматошно подбегая к нам.
– Ах, а что это за чудесная малышка у нас в гостях? Олег Геннадьевич, познакомите?
– восхищенно щебечет, в то время как Высоцкий что-то бухтит себе под нос, обеспокоенно изучает меня, распростертую на полу, и ускоряет шаг.

– Здравствуйте, меня зовут Мария. Для вас просто Маруська, все родные меня так зовут. Я – дочка папы Олега и мамы Саши, - тараторит она, слезая с меня и поправляя дубленку. – Я могу побыть вашей внучкой, пока родители не принесут мне братика или сестру.

Святые драцены, что лепечет это милое дитя? Неужели Высоцкий надоумил?

– Марусь? – ошеломленно попискиваю, приподнимаясь на локтях. Ноги путаются в пледе, и я не могу встать. Застряла в разломанном кресле, как гусеница, которая никак не превратится в бабочку.

– Боже, какая прелесть! – восклицает мама, очарованная крохой. На минуту даже о Высоцком забывает, который мрачно рассматривает меня свысока.
– Идем на кухню, я тебя пирогом с маком угощу. Будешь?

– Это же мое любимое блюдо, - маленькая актриса театрально прижимает ручки к груди, а наивная «бабуля» верит

и плавится от удовольствия. Она всегда говорила, что любит детей с хорошим аппетитом.
– Белиссимо!

Не вижу, как они уходят в дом, потому что обзор заслоняет мрачная тень. Окинув меня непробиваемым взглядом, Высоцкий наклоняется и подает мне руку.

– Ну, чего разлеглась? – нахально бросает.
– Я тебе новый телефон купил, потому что старым ты, видимо, гвозди забиваешь. Хрен дозвонишься! – отчитывает меня строго.
– Я со вчерашнего вечера линию обрываю.

– Зачем? – тихо покряхтываю, как древняя старушка, и беспомощно хватаюсь за его рукав.

– Александра, у нас презентация проекта сегодня, - крепче сжав мое запястье, дергает на себя.
– Через три часа нас ждут телевизионщики. Собирайся!

– Не у нас, а у вас, - дерзко огрызаюсь.
– Я никуда не поеду, - сопротивляюсь не столько из вредности, сколько от смущения и страха.

Представляю, как сейчас выгляжу: без макияжа и прически, в одеяле вместо вечернего платья. Волосы торчат огненными перьями, старый папин свитер сбился до поясницы, а домашние джинсы в пятнах травяного чая. Красотка, особенно на фоне безупречного критика. Если он сейчас оценивает меня с каменным выражением лица, то, боюсь, я ушла в глубокий минус.

Психанув, вырываю руку из его теплого капкана. Встрепенувшись, отчаянно пытаюсь встать самостоятельно, лягаюсь ногами, случайно толкаю Высоцкого – и…

Не понимаю, что происходит дальше. На всякий случай зажмуриваюсь.

Слышу грохот многоуровневой цветочной подставки, опять теряю равновесие, в панике цепляюсь за полы расстегнутого пальто, маячащие перед лицом. Тяну Высоцкого за собой – и мы вместе падаем рядом с креслом, которое он каким-то чудом успевает откинуть в сторону.

Аккуратно приоткрываю один глаз. Второй. Виновато улыбаюсь. Встречаюсь лицом к лицу со злющим мужем, который, кажется, готов стать вдовцом, лишь бы не терпеть меня больше.

Я под ним, в пикантной позе, рискую быть придавленной и размазанной по полу огромным, тяжелым телом. Однако в последний момент Олег выставляет локти, упираясь ими по обе стороны от моей головы. Нависает надо мной, шумно дыша и не сводя с меня потемневших от гнева глаз.

– Александр-р-ра, - рычит сквозь стиснутые челюсти.

В эту секунду ему на спину приземляется мамина любимая пуансеттия. Звон разбитого горшка отдаленно напоминает новогодние колокольчики. Вот вам и Джингл Белс.

Высоцкий на мгновение прикрывает глаза, передергивает плечами, сбрасывая с себя комья грунта. Поджимает губы, проглатывая ругательства. Он больше неидеален, теперь мы в равных условиях – грязные, потрепанные, зато в цветах.

– Что, соску-у-учился? – ехидно тяну, не в силах сдержать истеричный хохот.

Мне точно конец, а перед смертью, как известно, не надышишься. Поэтому даю волю эмоциям, смеясь до слез.

– О-очень, - вздыхает он так тяжело, будто умудренный опытом старец, проживший лет сто и познавший дзен.