Женщина без прошлого
Шрифт:
И так заморочила мне эта бабенка голову, что я тоже стала на нее благосклонно взирать со стены. Особливо после того, как она мне стекло тряпочкой от пыли протерла, отчего я значительно зорче стала видеть.
Вовик на меня взглянул вопросительно: «Ну как, мама?» — «Ничего, — отвечаю, — сынок. Там видно будет». Мы еще не такое терпели, не таких шелково-бархатных дамочек на чистую воду выводили!
Взять хоть его законную… Пятнадцать лет, паскуда, тихоней притворялась, пока не сбежала, прихватив детей.
Ну,
Утащил паспорт — и под салфеткой на комоде спрятал. Иной раз доставал его и, глядя на фотографию, сильно ухмылялся в удовлетворении оскорбленных чувств. И у меня взглядом совета спрашивал: «Так, мама? Правильно ли я сделал?»
«Правильно, сынок!» — киваю я чуть заметно — поскольку сильно кивать рамка мешает, голова стукается и уши плохо пролезают.
А тут эта новая в дом вперлась… Вся из себя такая положительная, вся такая крепдешиново-муаровая. На хамство даже не отвечает, из дому выходит редко, все больше по хозяйству возится и новости по телевизору глядит. Ну, Вовика, конечно, ее обманчивое поведение сильно прельстило. Он стал ее торопить, чтобы она справки поскорей собрала, представила документы: шесть фотографий, трудовую книжку, пенсионное свидетельство, санитарную книжку, ИНН. Плюс справку из жилконторы, что на площадь не претендует, и из милиции, что поведения смирного и судимостей нет. И еще характеристику с последнего места работы с указанием зарплаты. Чтоб, значит, поскорее начать семейную жизнь.
Да только не больно-то торопилась она эти справки собирать!
«Паспорт у нее потребуй!» — Это я Вовику с портрета советую.
— Где паспорт? — интересуется тот. — Предъяви для опознания. А то ты, может, уже шесть раз замужем была и детей у тебя цыганский табор.
А эта прошмандовка ужом вьется, а документов не кажет.
— На обмене он, — говорит, — по новому закону, в соответствии с пожеланиями правительства.
«Э, — говорю, — Вовик, как бы нам вместо жены брачную аферистку не заполучить».
Санитарную книжку тоже не несет.
— Скоро, — обещает, — будет. На днях или позже. Когда результаты анализов поспеют.
А сама, как только Вовик из дому, — сразу кидается пыль протирать. Протирает и протирает, протирает и протирает — чуть всю мебель до дыр не протерла! И в один прекрасный день нашла она припрятанный Ленкин паспорт.
Задумчиво развернула его, странички пролистала.
К зеркалу подошла, задумчивую улыбку на лицо напустила. И ухмыльнулась так гнусно. И все ее гадкие мыслишки я своими сверхъестественными способностями мигом прочитала: мол, вон оно что, подумала она. Мол, одну жену
Тут как раз Вовик вернулся. И, не ведая ничего, требует обеда и супружеской ласки в полагающемся по закону ассортименте. И эта пройда предоставляет ему все требуемое, кроме супружеской ласки, — потому что справки еще не готовы. А сама перед ним как ласка ласковая и как норка пронырливая.
А я из рамки: «Караул, — кричу, — спасайся, кто может!»
А Вовик не слышит. От сытного обеда развезло его как после рюмочки.
— Когда, драгоценная, — спрашивает, — свидетельство из поликлиники будет? Потому что без женской любви я давно уже истомившись.
А я из рамки кричу, надрываюсь: «Сынок, берегись! Она брачная аферистка или воровка на доверие!»
Да только Вовик в мою сторону и не смотрит, а смотрит на эту коварную соблазнительницу, поедательницу мужских сердец и оскорбительницу добросердечных свекровей.
В две минуты эта мымра глаза моему сынку замылила своей телесной пышностью. Сказала:
— Не имею денежных средств на оформление необходимых документов, поскольку временно пребываю без работы в связи с сокращением штатов производства.
А этот олух уже ничего не соображает. Достает из кармана двести рублей, сует ей.
— Вот, — говорит, — прими для ускорения бюрократического процесса. Поскольку ночью мне одному в двуспальной кровати не об кого ноги согреть…
Я, застонав, даже попыталась сорваться с гвоздика, чтобы привлечь внимание сына.
— А вы, — ответствует эта хитрованка, — грелку в постель возьмите.
А у самой глаза налево косят. В телевизор, где про какую-то беглую певичку круглосуточно вещают.
Ну, конечно, я с Вовиком серьезно поговорила.
«Ты, — говорю, — что себе думаешь, олух царя небесного? Она тебя обдерет как липку, по миру босым пустит, и хорошо еще, если вживе оставит».
А он мне:
— Я, — говорит, — мама, давно уже такого смятения внутренних органов не имел. Очень уж она мне глянется. Чем-то она мне напоминает бывшую Ленку мою. И готовит хорошо.
«Вот именно, — кричу, глотку надрываю, — она уже и паспорт Ленкин оприходовала! Небось хочет в сберкассе твои денежки с книжки получить!»
— Да, — говорит, — мама, очень хорошо я это дело понимаю. Без санитарной книжки — ни-ни! Не такой я дурак, чтоб дамочку среднего возраста без санитарной книжки брать.
«Дурында! — Я руками всплескиваю (да только плохо всплескивается-то — руки только до локтя изображены, несподручно ими шевелить). — Она, может, топор уже точит, чтоб жизни тебя лишить, а самой добром поживиться!»
— Конечно, мама, — говорит, — прописывать я ее пока не буду. А то пропишешь — после греха не оберешься. Нет, я твердо помню, чему ты меня учила, и не поддамся на ее обольстительное женское существо!