Женщина без прошлого
Шрифт:
Жалко, очень жалко… Жалко эту фотографию. Вчера Сережка попросил у меня чего-нибудь на память, так я хотела маму отрезать, а себя ему подарить. Но как я теперь ее отрежу, если фотографии нет, а на остальных я такая толстая, что в объектив не влезаю.
Это Митькиных рук дело, дедушка, точно вам говорю. Он знал, что мне эта фотка нужна, и спрятал мне назло. А заодно, наверное, и другие-остальные тоже притырил.
Он мне всегда пакостит, гаденыш! Ненавижу своего братца! Я его убью!! Вот приду из школы и сразу убью!!!
Митя
Го-ол!..
А? Что? Зачем?
А, да, ну… Помню. А что?
Сейчас он к воротам бежит, ну давай, давай пасуй!.. А-а-а!..
Коз-зел, бить не умеет. Кто так бьет!
Что, какие фотографии? Не, ничего не знаю. А вы у бабки спросите, она покажет.
Что, нету? Да небось она сама и запрятала их. У нее склероз, она вчера суп четыре раза посолила и компот тоже, пришлось в ресторан за обедом посылать…
Колян, бей! Давай! Ну!
У-у-у, мазила!
Мила Песоцкая
Вы?!
Зачем вы пришли? Я не хочу, чтобы нас видели вместе, это меня компрометирует… Что, фотографии? Какие фотографии?
А зачем они вам?
Глупость какая-то, вы вовсе не там копаете, где нужно. Вам про Кукушкину надо разузнать, а вы лезете не в свое дело. Может, вы забыли, что от вас требуют? Так давайте я вам на листочке запишу. Диктую по слогам — Ку-куш-ки-на. Запомнили? Уяснили?
Между прочим, не нужна вам такая фотография для пиара. Она даже, пожалуй, повредит Вадиму Георгиевичу. Народ станет подозревать его невесть в чем… Скажет народ: странно как-то померла его супруга и очень несвоевременно. И еще подумает народ, не избавился ли он от жены собственноручно…
Что, исчезли все фотографии? В это невозможно поверить!
Да, конечно, снимок ее у меня есть. Вот, смотрите!
Это в первом классе. Угадайте, где я?..
А вот и не угадали, эта наша учительница Марья Петровна, она уже сто лет как померла, а вот эта смешная с косичками — это я. Правда, очень миленькая? Я всегда была очень миленькая…
Где Лиля? Дайте-ка вспомнить. Кажется, вот эта. Да, вот эта. Это она. Такая вся неуклюжая, нелепая. Несуразная.
Ах, боже мой, бедная моя Лилечка… Кто бы мог подумать, что все будет так печально… Вот уже год, как ее нет с нами…
Да-да, вы правы, надо бы ее могилку навестить, да все времени нет — то то, то се… А еще эти выборы. Буквально разрываюсь на части в жутком цейтноте. Как-нибудь потом…
Действительно, безобразие. Ах, ну как так можно было опростоволоситься! Мы немедленно займемся ее памятником. Ведь что народ скажет, когда узнает: мол, даже могилку любимой жене не справил… Очень подозрительно, скажет народ, и на выборах откажется голосовать.
Так что у вас с Кукушкиной, кстати? Как продвигаются дела?
Куда вы? Погодите! Эй!
Итак, фотографии погибшей Лили Мухановой раздобыть не удалось. Впрочем, в наличии имелись отдельные части тела — например, уши, волосы, плечо и даже (о великое везение, о находка удачливого сыщика!) кончик носа с одной, кажется правой, ноздрей, но целого
Фотоальбомы зияли пустыми глазницами, рамки щерились картонными донцами. Неизвестные злоумышленники похитили все снимки, по коим можно было бы сделать заключение о внешнем облике особы, чья розовая кроссовка сейчас покоилась в могиле номер три пятьдесят три на Пустяковском кладбище.
А может, и не покоилась. А может, и не ее кроссовка, а может, и не кроссовка, потому что нам сложно сказать наверное, если никто ничего не видел и никто ничего не знает, кроме того, что кто-то бесстыдно и безобразно лишил убитое горем семейство последней памяти о близком человеке, очевидно преследуя при этом свои далеко идущие и наверняка криминальные цели.
— Очень все это подозрительно, — вслух размышлял Веня, адресуясь к деду. — Снимки исчезли, могилку никто не посещает. По всему выходит, что безвинную дамочку специально крякнули. А кому ее крякать, как не собственному мужу? Наверное, возмечтал он под старость лет с лепшей подругой своей жены в противоестественной связи соединиться и тогда…
— Впрочем, доказательств этому никаких, — возразил дед, — одни голословные предположения… Хочу напомнить, в тысяча шестьсот шестом году до нашей эры, когда мы ловили тамбовскую банду, тоже случился такой момент, когда доказательств было никаких, а подозрений — хоть отбавляй. Подозревали мы одного гражданина в том, что он самогон варит в целях личного обогащения, а на выручку водку для банды покупает. Месяц в засаде сидели, выследили негодяя. Оказалось — самогоном отнюдь не увлекается, а даже наоборот, рисует фальшивые деньги для сбывания на рынке в условиях плохой видимости.
— Ты хочешь сказать, что гибель мухановской жены — прикрытие для темных делишек ее супруга? — морща лоб, догадался внук. — Тогда предлагаю план. Я иду к Муханову, предварительно надев на лицо непрозрачный чулок. Он мне говорит: «Ты кто такой?» А я ему под ребра… А он мне: «За что?» А я ему по печени… А он тогда: «Я все скажу!» А я ему по почкам… И вот когда я вплотную займусь его солнечным сплетением, он добровольно во всем признается. «Виноват, — скажет, — в убийстве жены с отягчающими обстоятельствами». И тогда я… мы… он…
— Дурак ты, Веня, — оборвал его дед. — А доказательства где?
— Доказательства… — заскучал Веня.
Он не любил этого слова.
В городе было семь автосервисов, жестоко конкурировавших между собой. Эти общественно-полезные заведения принадлежали трем разным гражданам, находившимся между собой в разной степени конфронтации. Первым предпринимателем, еще в незапамятные девяностые оприходовавшим ниву реанимации авторухляди, был Гурген Бешеный. Он владел фешенебельной ремонтной мастерской, перестроенной из старого детского сада. Его автосервис считался заведением высшего класса, поскольку в нем не только умели оживить почти неношеный «жигуленок», но даже и «опель» пятнадцатилетней давности не погнушались бы поднять со смертного одра.