Женщина из шелкового мира
Шрифт:
Мадина завороженно смотрела, как звезды дышат, переливаются, подмигивают. Никогда она не видела таких огромных, таких живых звезд! Эта их могучая жизнь в самом деле была равна только одному — тому, что происходило в ее душе, от чего занималось дыхание.
Она вспомнила, как они шли с Алькой по Таганке, падал мокрый тяжелый снег и они говорили о звездном небе, человеческом сердце и чистом разуме. От того, что
И еще — только теперь она почувствовала, что такое настоящая осень. Как она дышит, пахнет, живет и увядает. Оказывается, она и не различала смены времен всего этого бесконечного, без Альки прошедшего года. А теперь природа затопила ее, закружила голову бесчисленными запахами — земли, увядающей травы, опавших листьев, реки. Здесь, в Забайкалье, эти запахи были такими сильными, каких она не чувствовала даже в тверских лесах, окружавших Бегичево.
Мадина прошла по двору как пьяная, схватилась за кривые колья полуразвалившегося забора, покрутила головой, пытаясь прийти в себя.
И вдруг увидела у бревенчатой стены дома, на завалинке, маленькую тень. Это мог быть только один человек — она сразу поняла.
Мадина подошла к дому. Тень на завалинке не шелохнулась.
— Леша, — позвала Мадина.
Мальчик молчал.
— Тебя Логантием зовут? — спросила она. — А фамилия как?
— А тебе зачем? — буркнул мальчик.
Теперь Мадина различала его не только как тень. Она видела давно не стриженную светлую голову, плотно сжатые губы. Глаза у Логантия были сердитые, это было заметно даже в темноте. Зачем ей его фамилия, она и сама не знала — так, спросила от растерянности.
— Ну Веневцов, — нехотя ответил он.
— Как?! — воскликнула Мадина.
— А чего такого? — пожал плечами Логантий. — Обыкновенная фамилия.
— Да… Только это моя фамилия, — проговорила она. — Хотя, конечно, ничего удивительного. Мои предки из Забайкалья были, из Даурии.
— Ты его теперь отсюда увезешь, — помолчав, сказал Логантий.
Голос его прозвучал взросло и горестно.
— Естественнее было бы мне увезти тебя, — усмехнулась Мадина. — Ты же мой родственник, оказывается.
Она почувствовала, что с этим мальчиком нельзя разговаривать с пошлой задушевностью.
— У вас красиво, — сказала она. — Звезды огромные.
— Алик тоже на звезды любил смотреть.
— Почему «любил»? Он и теперь любит.
— Теперь он с тобой уедет.
— Ты тоже уедешь.
— С тобой, что ли? — хмыкнул он.
— С нами.
— Ага! С вами! Кому другому расскажи. Ты меня на порог не пустишь. На что я тебе? Захочешь, так своих нарожаешь.
Мадина отвернулась, скрывая улыбку. Наверное, он казался сам себе всезнающим, прошедшим огонь и воду, этот растрепанный мальчик. Но ничто в нем не было для нее загадкой. Даже удивительно! Ведь у нее никогда не было детей… И все-таки каждый его внутренний, тщательно скрываемый от нее порыв был ей понятен.
Она хорошо узнала людей за это бесконечное и бескрайнее время в Москве, она чувствовала их теперь сразу и насквозь. В их природе не осталось для нее загадок, и Логантий не был исключением.
— Ладно, об этом мы потом поговорим, — сказала Мадина. — В поезде. Дорога до Москвы долгая, времени хватит.
Логантий бросил на нее быстрый взгляд — кажется, удивился, что она не обиделась и даже не обратила внимания на его сердитые слова.
— Видала, какой Алик фильм нарисовал? — спросил он.
Тон у него стал примирительный, в нем мелькнул даже чуть слышный отзвук доверия.
— Видала, — кивнула Мадина. — Только он сказал, это вы вместе нарисовали.
— Не, я так, помогал только. Он меня потом по-настоящему все делать научит. Сказал, что научит…
— Значит, научит, раз сказал. Ты подожди, Лешка, ладно? — Мадина села на завалинку и задрала голову. Ей было жаль каждой минуты, в которую она не видела этих огромных звезд — так много они ей говорили. — Давай на звезды посмотрим.
— Смотри.
Он улыбнулся снисходительно, как взрослые улыбаются детским причудам, и сел рядом на завалинку.
Мадина смотрела в сияющее небо, слышала дыхание светловолосого мальчика рядом и дыхание Альки в доме, ей казалось, слышала тоже… И чувствовала, как от всего этого: от звезд, от любимого дыхания, от ясного небесного огня — нисходит в ее сердце та единственная, простая правда, которая и есть любовь.