Женщина, которая легла в постель на год

Таунсенд Сью

– Спасибо, но не думаю, что дойдет до крайних мер, – вздохнул пожилой мужчина. – Но если все же придется, то у нас прямо за домом силосная траншея, да и свиньи всегда голодны.

– Ну, желаю вам всего хорошего. Счастливого Нового года, – резюмировал Брайан. Он протиснулся мимо мужчин, неся покупки, зашел на кухню и принялся выставлять бутылки на стол. Титания уже протирала бокалы.

– Каждый раз, открывая входную дверь, я сталкиваюсь с чьими-то проблемами, – посетовал Брайан.

Наверху Белла говорила по телефону с мужем. Тот вопил так громко,

что Ева боялась, как бы телефон не взорвался. Белла дрожащим голосом произнесла:

– Кеннет, я со своей семьей. Мы всего в нескольких домах от нашего и сейчас уже подойдем. – Она отключила телефон и сказала Еве: – Я не могу так с ним обойтись.

– Этим гадам все сходит с рук, потому что они знают – мы их жалеем. Вот и играют на нашем мягкосердечии. Если вы всей командой пойдете туда сейчас, в десять и духу его не будет в вашем доме.

– Но куда он денется? – всхлипнула Белла.

– Его мать жива? – спросила Ева.

Белла кивнула:

– Да, она живет всего в пяти милях отсюда, но Кеннет никогда ее не навещает.

– Значите, этот Новый год она отпразднует не в одиночестве, не так ли?

* * *

Позже Ева наблюдала из окна, как семеро мужчин и Белла разговаривают на улице.

Потом они целенаправленно двинулись в сторону дома Харперов.

Глава 38

Ева поняла, что наступила полночь, по бою церковных колоколов и взрывам фейерверков. Она услышала, как внизу хлопнуло шампанское и Брайан завопил: «С новым годом»!

Она подумала о прошлых празднования Нового года. Ева всегда ожидала от новогодней ночи чего-то большего. Тщетно надеялась, что случится нечто волшебное и необычное, едва стрелки часов сойдутся на двенадцати.

Но раз за разом все проходило одинаково.

Она никогда не пела с общим хором «Старое доброе время». Ей нравились слова «Да здравствует доброта!», и она завидовала тем, кто оживленно и шумно праздновал, но не могла взять кого-то за руки и водить хоровод. Люди разрывали кольцо и приглашали ее присоединиться, но Ева всегда отказывалась.

– Мне нравится смотреть, – уверяла она.

А Брайан, пролетая мимо, говорил:

– Ева не умеет веселиться.

И это было так. Ей даже не нравилось само слово «веселиться». Оно ассоциировалось с натужной жизнерадостностью, клоунами и дешевым фарсом, с северокорейскими парадами, где ряды одинаковых детей синхронно танцевали с приклеенными улыбками.

А сейчас ей хотелось пить и есть. Очевидно, о ней опять забыли.

Ранним утром Брайан прошелся по улице, разнося по соседям листовки с приглашением на день открытых дверей. На флаере было написано (Еву передернуло при слове «заглядывайте»):

«Милости просим, заглядывайте и веселитесь!

Давайте познакомимся.

Приносите выпивку с собой.

Закуски найдутся,

но лучше подкрепиться перед визитом.

Воспитанные дети допускаются.

Наши двери будут открыты для вас с 9:30 вечера.

P.S. Доктор Брайан Бобер проведет короткую экскурсию по обсерватории и, в зависимости от ясности (или, как выражаются неастрономы, погодных условий/облачности), возможно, получится увидеть Сатурн, Юпитер, Марс и другие планеты поменьше или подальше».

Ивонн через интернет купила Еве очаровательный медный колокольчик с Бали в качестве средства связи с остальными обитателями дома, но Ева еще ни разу не позвонила в него. Ей казалось не вполне приличным призывать таким образом других людей, чтобы те ее обслуживали. Лучше подождать, пока кто-нибудь о ней не вспомнит и не принесет что-нибудь поесть. За стенкой близнецы что-то бормотали и со сверхъестественной скоростью барабанили по клавиатурам. То и дело раздавались взрывы смеха и выкрики: «Дай пять!».

Ева услышала, как по лестнице поднимаются Руби и Ивонн.

– Не знаю, идти с этим к доктору или нет, – бормотала Руби. – Это может оказаться безвредной кистой.

– Как тебе известно, Руби, – отвечала Ивонн, – я тридцать лет проработала в регистратуре. Уж я-то смогу отличить кисту от чего похуже.

Ева услышала, как мать и свекровь заходят в ванную.

Руби говорила без привычной уверенности:

– Мне снять жилет, блузку и бюстгальтер?

– Ну, я же ничего не смогу определить сквозь несколько слоев ткани, верно? – отозвалась Ивонн. – Не стесняйся, я в своей жизни тысячи сисек повидала.

Повисла тишина, а затем Руби промямлила:

– Думаешь, у Евы нервный срыв?

– Подними руку над головой и замри… – скомандовала Ивонн. – Да, конечно, у нее нервный срыв. Я это с первого дня твержу.

Снова тишина.

Потом снова голос Ивонн:

– Одевайся.

– И? Что думаешь? – спросила Руби.

– Думаю, тебе обязательно нужно на рентген. У тебя там опухоль размером с лесной орех. Как давно ты о ней знаешь?

– Я слишком занята, чтобы шляться по больницам. – Руби заговорила тише. – Мне ведь нужно приглядывать за ней.

* * *

Ева гадала, верно ли, что у нее нервный срыв.

Несколько лет назад Джил, работавшая вместе с Евой в библиотеке, внезапно начала разговаривать сама с собой, бормоча про то, как несчастлива в браке с Берни Экклстоуном. Потом она принялась швырять на пол все книги в красных обложках, выкрикивая, что они следят за ней и передают сведения в МИ5. Если кто-то отваживался к ней приблизиться, она обзывала доброхота агентом Системы. Какой-то дурак вызвал охрану и попытался выволочь Джил через запасной выход. Она дралась со сторожами как дикое животное — в ход шли зубы, ногти и рык, — а потом вырвалась и побежала в парк, граничащий с территорией университета.