Женщина, которая легла в постель на год

Таунсенд Сью

На крыльце стояла женщина в зеленой накидке, держа огромный букет белых цветов, завернутый в белую бумагу и перевязанный белой атласной лентой. Пока Титания рылась в цветах, предвкушая найти там валентинку от Брайана, к дому подъехал почтовый грузовичок.

Минуя друг друга на тропинке встречными курсами, цветочница и почтальон обменялись парой сочувственных фраз.

– Кошмарный день! – пожаловалась цветочница.

– Почти такой же жуткий, как Рождество! – кивнул почтальон.

– С утра на ногах, но у меня как раз сегодня свидание, предстоит плотный ужин.

Титания

сморщилась, услышав о «плотном ужине».

– А ваш муж в курсе? – поинтересовался почтальон.

Титанию удивило, как громко и долго они смеялись. Сам Питер Кэй, появись он на тропинке и начни декламировать комедийный монолог, не добился бы столь бурного веселья.

Титания обнаружила маленькую открытку с надписью «Моей любимой Еве» и закричала на курьеров:

– Зачем вы занимаетесь вашей хреновой работой, если так ее ненавидите?

– Что случилось? Никто вас не любит? – сориентировался почтальон и протянул ей увесистую пачку писем и открыток, перехваченную резинкой. – Как раз перед выездом я видел, что поступил еще мешок корреспонденции для Евы. Завтра мне понадобится тележка.

Титания злобно прошипела:

– Валентинов день – еще один пример того, как рынок трансформирует социально-сексуальные отношения в товар, превращая понятие «любовь» из состояния души в обладание чем-то материальным, и тем стремительно ускоряет деградацию всего общества. Поэтому я горжусь, что любящие меня люди не попали в открыточно-конфетную ловушку.

Она вошла в дом и захлопнула дверь, но все равно слышала издевательский смех почтальона. Возможно, ей стоило говорить попроще, но Титания отказывалась идти на поводу у невежд и недоучек.

Почему бы им не подняться до ее уровня?

* * *

Взяв белый букет, Ева сразу же поняла, от кого он. Открытка была подписана аккуратным почерком Венеры, а неуверенные поцелуйчики внизу, наверное, вывел Томас.

– Если бы я руководила «Интерфлорой», то внесла бы изменения в политику компании: запретила бы включать в букеты хризантемы, – сказала Ева. – От хризантем пахнет смертью.

Брайан обмяк на стуле, рассказывая об опознании Ивонн.

– Она словно спала, – говорил он, – а на ногах у нее были те чертовы тапочки-кенгуру, что Руби подарила ей на Рождество. Я предупреждал маму, что эти тапочки как капканы. Неудивительно, что она упала со стремянки. – Он посмотрел на жену. – Твоя мать виновна в смерти моей.

Ева промолчала, и Брайан продолжил:

– Труп окоченел. Доктору пришлось выковыривать пачку «Силк Кат» из ее мертвых пальцев. – Он вытер глаза скомканным платком. – Мама приготовила себе желе в маленькой форме для пудинга. Оно так и стояло на кухонном столе, только запылилось. Маме бы это не понравилось.

– Расскажи Еве о письмах, – подсказала Титания.

– Не могу, Тит. – Брайан принялся громко всхлипывать.

– Она писала сама себе письма, любовные. Как в песне – садилась и писала себе письмо. А в ее сумочке мы нашли конверт, адресованный Алану Титчмаршу.

– Следует ли нам наклеить на него марку и

отправить? – проскулил Брайан. – Без понятия, что предписывает этикет в отношении смерти и почты.

– Как и я, – вздохнула Ева. – Лично мне кажется неважным, будет ли отправлено письмо мистеру Титчмаршу.

Брайан с надрывом произнес:

– Но что-то ведь надо с ним сделать! Я обязан выполнить мамино желание или нет?

– Успокойся, Бри, – вмешалась Титания. – Вряд ли Алан Титчмарш ждет письма от твоей мамы.

– Она никогда в жизни не писала писем мне, – шмыгнул носом Брайан. – Даже с получением докторской степени не поздравила!

Ева услышала голос Александра под окном, и ей значительно полегчало. Александр разберется, что следует сделать с дурацким письмом Титчмаршу. В конце концов, он учился в закрытой частной школе. Ева расслабилась и тут уловила голос матери. Выглянув на улицу, она увидела, что Александр поддерживает Руби, полностью одетую в черное, включая фетровую шляпку с сетчатой вуалью до половины лица.

– Думаю, нужно собраться с силами, – сказала Титания.

Они втроем ждали – в тишине, прерываемой лишь всхлипами Брайана, – пока Руби и Александр поднимутся на второй этаж. Снизу донесся отчаянный вопрос Руби:

– Почему Господь наказал меня, забрав Ивонн?

– Ведь пути вашего бога неисповедимы, верно?

Войдя в комнату и увидев Брайана, Руби пожаловалась:

– Я думала, что Господь заберет меня первой. С опухолью-то. Может, я и недели не протяну. В двухтысячном одна цыганка сказала, что до восьмидесяти я не доживу. И с того самого дня надо мной словно висит проклятие.

Освободив для тещи стул, Брайан гневно воскликнул:

– Как считаете, может стоит все-таки сосредоточиться на моей матери? В конце концов умерла-то она.

– Для меня стало ужасным ударом, что Ивонн скончалась вот так неожиданно. Опухоль дает о себе знать. Ивонн собиралась отвести меня к врачу, раз уж моя дочь не встает с постели. – Руби коснулась груди и скривилась, ожидая, что кто-нибудь спросит ее о самочувствии.

– Ведите себя хорошо, Руби, – произнес Александр, словно увещевал капризного малыша.

Ева смиренно пробубнила:

– Твоя опухоль – скорее всего, безобидная киста, мама. Почему ты мне о ней не говорила?

– Надеялась, что рассосется. Зато я рассказала Ивонн, она все-все обо мне знала. – Руби повернулась к Брайану: – И про тебя много чего мне наговорила. – Это прозвучало как неприкрытая угроза.

– Я виню вас в маминой смерти, – заявил Брайан. – Не купи вы эти дурацкие тапочки, мама до сих пор была бы жива.

– Значит, ты винишь в ее смерти меня? – взвизгнула Руби.

– Знаю, я не совсем член семьи, но… – начала Титания.

– Титания, думаю, нам не стоит вмешиваться, – перебил ее Александр.

К толпе под окном присоединилась стайка девочек-подростков в школьной форме, которые принялись бодро скандировать: «Ева! Ева! Ева!». Кто-то не отнимал пальца от звонка. Ева зажала ладонями уши.