Женщина нашего времени
Шрифт:
Робин проходил между ними элегантный и спокойный за ширмой своих изысканных манер. Харриет подумала: «О чем я могу говорить с этими людьми?» Здесь не было Мартина, на которого, вероятно, можно было бы рассчитывать, как на союзника.
Потом она увидела, что одна гостья не участвовала в представлении. Она сидела с одной стороны комнаты в кресле в полоборота к окну, открывающемуся в сад. Ее худые ноги в клетчатых брюках были вытянуты, а ботинки, возможно непроизвольно, касались обивки медового цвета. На вид ей было лет десять, и у нее на лице было выражение мятежной скуки.
Мужчина
«Ребенок кого-то из этих людей, без сомнения», — определила Харриет. Ей было интересно, какая из этих шелково-серебряных пар была ее родителями.
Харриет пригубила шампанское и отошла в сторону от ведущей оживленную беседу группы. Здесь стоял пуфик с кистями на позолоченных звериных лапах, похожий на детский стул, и Харриет присела на него, переместив свои глаза на нужный уровень.
— Извините, нас не представили, — сказала она. — Меня зовут Харриет.
Ребенок посмотрел на нее, но ничего не сказал.
— Как тебя зовут? — подсказала Харриет.
Девочка насупилась.
— Я только ребенок, вы же понимаете, — подчеркнула она звонким голосом с явным американским акцентом.
Это прозвучало неожиданно в комнате, наполненной протяжным и несколько лающим английским языком.
— Дети должны быть видны, но не слышны.
Харриет усмехнулась.
— Это ты так считаешь?
— Как ребенок, я не могу считать или не считать, не так ли? Это делают взрослые. Вы тоже так считаете?
Харриет вспомнила вечеринку Джейн на двух уровнях, давая правильный ответ на вопрос девочки.
— Дети тоже люди. Они заслуживают того, чтобы их было слышно так же, как и любого другого. Но не больше, как некоторые, кажется, предполагают, но, конечно же, и не меньше.
Теперь дошла и до девочки очередь поразмышлять.
— Там, откуда я приехала, дети должны время от времени высказываться и показываться. В хорошей одежде на праздниках или верховой езде или еще на чем-нибудь подобном. Потом они разъезжаются до следующего раза.
— Понимаю. А откуда ты приехала?
Девочка пожала плечами:
— Иногда я живу в Литтл-Шелли, иногда в Лос-Анджелесе. В Бел-Эйр, — добавила она.
Харриет было интересно, кто из этих людей занимался кинобизнесом и имел дело с миллионами, расходуемыми на постановку фильмов. Любой, а вполне возможно, что и все.
— Понятно. Так ты собираешься назвать мне свое имя?
— Меня зовут Линда.
Харриет протянула руку:
— Здравствуй, Линда.
Девочка пожала руку, а потом вздохнула:
— Все в порядке, вы сделали свое дело.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы были ласковы со мной. Теперь вы можете вернуться в свою компанию.
Харриет скорее забавляла ее невоспитанность, чем ей хотелось давать отпор, на что, возможно, Линда и надеялась.
— Мне кажется, что я не хочу.
Девочка уставилась
— Вы можете пойти со мной погулять в сад. Там есть качели. Не много, конечно, но все равно лучше, чем здесь.
Харриет бросила взгляд на комнату. К ней была повернута прямая спина Аннунзиаты, а Робин сидел на дальнем диване между двумя прическами.
— А вам разрешат? — с вызовом спросила Линда.
— Мне разрешено делать все, что не будет беспокоить или причинять неудобства другим людям, — важно ответила Харриет. — Так принято у взрослых, и это стоит запомнить. Я не вижу никаких причин, почему бы мне не погулять с тобой в саду.
Они встали вместе. Линда вертелась в своих клетчатых штанах и жакете из шетлендской шерсти. Когда они проходили мимо дивана, на котором сидел Робин, она наклонилась между соперничающими ароматами «Джой» и «Арпеджил» и прошептала:
— Я выйду на десять минут в сад погулять с Линдой. Она очень приятный ребенок.
Какая-то из этих женщин могла быть ее матерью.
— Аннунзиата не будет возражать?
— Конечно, нет, — пришлось ответить Робину.
Однако Харриет не сомневалась, что ее поведение выглядит эксцентричным. С легкой улыбкой она повела Линду через двойные двери назад в коридор, где мужчина в черной куртке вскочил, чтобы открыть им парадную дверь, и дальше — на ослепительный солнечный свет.
Линда побежала по большому кругу, размахивая руками, как колесо водяной мельницы. Она была похожа на большую собаку, вырвавшуюся из своры. Она прыгнула на покатую спину одного из львов, уселась как обезьянка и стала процарапывать длинные полосы по мягкому лишайнику своими старомодными закрытыми ботинками.
— Лучше было бы не делать этого, — заметила Харриет, — по крайней мере, не на виду у всего дома.
Линда в первый раз улыбнулась, и ее лицо вдруг просияло. Она слезла с льва и подбежала к Харриет.
— Хорошо. Тогда пойдем и будем играть подальше, чтобы нас не видели.
Линда побежала, а Харриет сначала медленно пошла за ней, а потом побежала, чтобы догнать ее. Ее ноги оставляли скользкие следы на мокрой траве. Было холодно, однако от бега в Харриет звенела кровь. Чистый воздух освежал после душной гостиной, и она посочувствовала Линде, которая протестовала всем своим видом против сидения в помещении.
Они достигли дальнего угла сада, где оказались обещанные качели. Металлическая рама покрылась ржавчиной, но конструкция выглядела вполне надежной.
— Толкните меня, — скомандовала Линда.
— Ты не можешь раскачаться сама?
— Мне больше нравится, когда меня толкают.
— Для начала я дам тебе пять сильных толчков.
Линда раскачивалась, вытягивая промокшие носки ботинок все выше и выше, а Харриет осматривала сад. Здесь были большие цветочные клумбы с геометрически точными краями, голая земля была хорошо вскопана, а тонкие ветки кустарника ровно подстрижены. Здесь, вероятно, был садовник, для которого эти клумбы были предметом гордости и радости.