Женщина с изъяном
Шрифт:
За первым последовал второй. За вторым — третий.
Хорошо знакомая вязь ложилась ровно, дерево впитывало ее с благодарностью, — дом принимал новый щит с радостью, как мог бы принять его только от хозяйки.
Закончив с правой стороной, я принялась за левую, бесцеремонно оттеснив Лагарда плечом.
Я не думала о нем в процессе, не позволяла себе рассеять внимание настолько, чтобы задаться вопросом о том, что он по этому поводу думает. На это время у нас еще будет.
Когда я закончу, колдовство Рошена превратится в пыль, как выдуманная людьми
Первый символ я начертила легко, а вот второй начал получаться криво.
Продолжая раз за разом ударяться о дверь, оно чувствовало, понимало, что я делаю. Пыталось просочиться в последнюю щель над петлей, принести своему хозяину в подарок хоть кого-то.
— Твою же мать…
Я пробормотала это едва слышно, тряхнула кистью, не выпуская ножа, и попыталась вогнать его в дерево в последний шестой раз.
Лезвие соскользнуло по дереву, прошло ниже.
— Зараза!
Рошен вложил в свой последний привет столько жизненных сил, что рисковал не подняться в случае неудачи, и оно сопротивлялось. Сопротивлялось так отчаянно, что мне нужно было…
Даниэль поймал мою руку, накрыл пальцы своими, и замахнувшись так, что у меня перехватило дыхание, помог всадить лезвие в притолоку.
Рукоять больно врезалась мне в ладонь — до будущих красных отметин, до короткого злого стона, до мимолетного искушения отпустить. Как и должно было быть…
Я повела ножом вниз, потом в сторону и вверх, стараясь сделать линию ровной. Последний, самый сложный шаг.
Даниэль не пытался перехватить его у меня и закончить самостоятельно, только тихо и часто дышал на ухо и делился силой. Так, чтобы мне оказалось достаточно и я смогла доделать начатое, нарисовать до конца правильно, не отрывая руки.
Он не мог не чувствовать, что пальцы у меня почти онемели, и держал достаточно надежно, чтобы в случае необходимости не дать мне выронить нож.
— Дэн, — я позвала его просто для того, чтобы позвать, и вдруг стало легче.
Едва не засмеявшись от этой потусторонней легкости, я довела последний символ до конца, и оттолкнула локтем Даниэля, сама почти шарахнулась назад.
Еще один удар в дверь чудовищной силы. Второй. Третий…
Все прекратилось.
Я услышала, как рвано выдохнула Агата, как зашуршал приглушенно ее подол, когда она села на ступеньки.
Руперт метнулся к ней, что-то проговорил совсем негромко, успокаивающе.
Лагард обхватил меня за плечи, прижал к себе чуть крепче, чем сейчас следовало.
— Даниэла.
Он позвал совсем тихо, взволнованно и бесконечно нежно, и я повернулась, чтобы уткнуться в его плечо, впервые отозвавшись на это имя с радостью.
Глава 18
Весь следующий день мы провели, занимаясь садом.
Незримый, сотканный из ненависти вихрь, бушевавший больше суток, оставил после себя вырванные с корнем розовые кусты и сломанные ветки.
Руперт вышел, чтобы
Мы работали в молчании, только Даниэль сказал тихое и безрадостное «Привет», целуя меня в висок.
Тем и вопросов, которые следовало обсудить немедленно, было слишком много, но думать о насущном ни у кого из нас не хватало желания и сил.
Прижимая к животу пораненную руку, Агата больше бродила среди примятой травы, и, взвесив все как следует, беспокоить ее я не стала.
От нее не веяло ни стыдом, ни горем. Разве что горечью за неправильно сделанный выбор, за боль и страх, последовавшие за ним.
Уезжая с Даниэлем, я посмела надеяться, что большую часть произошедшего она не вспомнит. Что можно будет солгать ей о единственном ударе, о падении с лестницы — что угодно, помимо правды о том, что мужчина, которому она доверилась, в пьяном угаре попытался забить ее до смерти. О том, что ему это почти удалось.
Однако Агата все помнила. Помнила и молчала, только задержала на мне задумчивый взгляд.
Мне очень хотелось, но, конечно же, нельзя было спросить ее о том, что такого она увидела во мне. Что заставило ее, взобравшись по лестнице, броситься именно к моей двери.
Столько лет проведя про Даниэле, впустив его не только в свою душу, но и в свою постель, едва ли она не нашла бы способа позвать его. В крайнем случае — Руперта.
И тем не менее, она почти что приползла именно ко мне, будучи уверенной, что я смогу не только спасти ее ребенка, но и защитить ее, если потребуется.
Если бы Даниэль не был в ту ночь у меня, если бы Роберт погнался за ней…
Спустить с лестницы пьяную мразь не было трудной работой — оказавшись вынуждена покинуть дом и жить среди людей, я быстро научилась этому. Невозможно было постоянно оставаться под мороком, а кто-то, готовый распустить руки, находился всегда.
Возможно, она чувствовала это интуитивно.
Возможно, Руперт что-то ей обо мне сказал.
Так или иначе, теперь она смотрела на меня не просто как на приемлемую жену для Лагарда, а как на члена семьи, к которой сама только что почувствовала себя причастной, и это подкупало и смущало одновременно. Как будто именно теперь я потеряла право на подобное, хотя, в сущности, все было наоборот.
Робкая, но искренняя влюбленность Лагарда, которую я почувствовала, лежа на чужой безликой кровати в незнакомом городе, всего за полтора дня превратилась в нечто большее, как будто пустила корни.
Он вел себя и даже говорил иначе. Как человек, ощутивший вдруг почву под ногами.
Мне не нужно было вторгаться в его сознание, чтобы понять природу этих перемен — вынужденный всегда и во всем держать себя в узде, изуродованный и не имеющий возможности вылечиться, он едва ли рассчитывал на большее, чем минимальная порядочность фактически случайной женщины, которую повел к алтарю.
Мою готовность убить Рошена или любого другого, чтобы спасти его, он без лишних слов мог снять с моей ауры, как пенку с варенья.