Женщина справа
Шрифт:
– Вы знаете Катона Старшего? – спросил он, бросая на меня косой взгляд.
– Римского консула?
– Время, когда он не вел войны, Катон посвящал исключительно полевым работам и жил на ферме как простой плебей. Слишком часто все забывают, что римляне были крестьянами. Полная противоположность грекам… философам. Видите ли, когда я снимаю фильм, то на сто процентов чувствую себя греком, а когда не работаю – на сто процентов римлянином.
Мне было известно, что Харрис чистый самоучка. Жаждал ошеломить меня своей эрудицией и широтой кругозора или просто
– Как обед с Сэмюэлем, все прошло хорошо?
Мне понадобилось две секунды, чтобы понять, что он говорит о Кроуфорде.
– Очень хорошо.
– Надеюсь, он не слишком надоел вам своими байками. Стоит ему погрузиться в прошлое, как его уже не остановить.
Харрис вытер салфеткой перепачканные землей руки.
– Заходите! Давайте войдем, в доме нам будет гораздо комфортнее.
Входная дверь вела в вестибюль, стены которого в стиле старых английских замков были увешаны звериными головами, набитыми соломой.
– Я бы охотно устроил вам прогулку по дому, но не думаю, что вы прибыли сюда ради этого.
Я последовал за ним в огромную гостиную, в беспорядке заставленную вещами. В центре комнаты торжественно возвышался длинный дубовый стол, где расположили стойку с закусками, коих хватило бы на целый полк. У мраморного камина находился низкий квадратный стол, почти полностью заставленный аккуратными стопками книг и видеокассет, а вокруг были расположены диван, обитый потертым бархатом, и несколько разношерстых кресел. Интерьер был упрощенным и совсем не отличался изяществом.
Харрис не предложил мне присесть. Я ждал, когда он займет место в одном из кресел, чтобы сделать то же самое. Услышав что-то вроде храпа, я заметил лабрадора, растянувшегося рядом с камином. Пес встал на лапы, а затем безо всякой враждебности подошел обнюхать меня. Он был старым и немного запаршивевшим. Левый глаз у него был совершенно непрозрачным. Чтобы показаться вежливым, я погладил его. В свою очередь он принялся пускать слюну мне в руки, издавая довольное ворчание.
– Как его зовут?
– У него нет имени. Это всего лишь собака.
Я подумал, что Харрис шутит, но его лицо осталось невозмутимым.
– Вы голодны?
В животе у меня заурчало. Я не знал, от голода или от волнения.
– Если вы составите мне компанию.
– Сейчас приготовлю вам тарелку.
С некоторым затруднением он поднялся. Как зачарованный, я смотрел на эту легендарную личность из мира кино; и этот человек, неловкий в своей рабочей одежде, суетится вокруг стола, наполняя тарелки всем, что попадается под руку. Если у него и есть тьма слуг, они, должно быть, умеют ничем не выдать своего присутствия, так как в этом огромном доме я ни с кем больше не столкнулся.
Я пообещал себе принимать события как есть, но теперь чувствовал себя смешным, сидя в кресле со старым псом, буквально приклеившимся к моим ногам.
– Я видел все ваши фильмы… за исключением первых короткометражных.
Ничего умнее я не нашел, чтобы установить контакт. Харрис резко повернулся ко мне и состроил гримасу.
– Их лучше
Подобно большинству режиссеров-перфекционистов, Уоллес Харрис очень критически относился к своим первым произведениям. Он даже попытался запретить выход на видеодисках своих короткометражек; я сердился на себя, что мог это забыть.
Он вернулся с нашими тарелками и, снова усаживаясь, облегченно вздохнул. Свою он поставил на единственный оставшийся свободным участок низкого стола и не притронулся к ней. Ради приличия я поклевал немного еды кончиком вилки и ждал, чтобы он заговорил.
– Дэвид, вы действительно очень хотите работать со мной?
– Конечно, я же здесь…
Он поправил свои толстые очки, которые имели обыкновение соскальзывать на кончик носа.
– Очень хорошо. Проект, который я хочу вам предложить, я вынашиваю больше двадцати пяти лет.
Наклонившись к столу, он взял с верха одной из стопок книгу карманного формата и неожиданно бросил ее мне. Чтобы схватить ее на лету, мне пришлось отодвинуть тарелку. Лабрадор, которого я толкнул ногой, издал жалобный звук.
На обложке был изображен готический замок, тонущий в тумане. Натаниэль Готорн, «Дом о семи фронтонах». Из Готорна я читал только «Алую букву»; из книги, которую я сейчас держал в руках, мне было знакомо лишь несколько отрывков, которые не произвели на меня сильного впечатления. Честно говоря, мне было очень трудно втолковать себе ее интригу.
– Вы хотите… экранизировать этот роман?
Сомнение в моем голосе вызвало у него неудовольствие.
– Вы знаете, что Готорн родился в Салеме и жил в Беркшире… Он написал этот роман в нескольких километрах отсюда, хоть всей душой ненавидел здешние зимы. Вы должны посетить его дом в Леноксе.
Повисло неловкое молчание. За исключением «Путешествия в пустыню», которая хотя бы смутно напоминала вестерн, Харрис не снимал костюмных лент. Какого черта в своем возрасте он хочет броситься в такое рискованное предприятие?
– Что вы думаете об этой книге? – спросил он, с раздражением постукивая пальцами по своему комбинезону.
Он даже не допускал возможности, что я ее не читал.
– Ну… это без сомнения великая классика.
– Но…?
– Но немного замшелая, разве нет?
Я увидел, как его руки судорожно сжались, выражение лица стало напряженным. Он бросил на меня взгляд, полный абсолютного мрака, затем резко ударил рукой по низкому столу, обрушив две или три стопки книг и видеокассет. Только чудом его тарелка сохранила равновесие и не свалилась со стола. Я неподвижно застыл на месте, опустив глаза, не в силах понять, как посмел употребить такое непочтительное слово, как «замшелый». Будто понимая, что происходит, лабрадор поспешно отошел от дивана, чтобы отойти от меня и выпросить ласку у хозяина. Такое впечатление, что в этом доме я стал врагом номер один. Я опасался, что Харрис выкинет меня вон или примется с пылом и жаром перечислять все достоинства романа, но он почти сразу же успокоился. Его изменение в поведении было просто непостижимым.