Женщина среднего возраста

Колесова Наталья Валенидовна

— Да-да, конечно, сейчас у вас просто воспаление хитрости. Где спальня?

Он вскинул на меня глаза. Так как он затрудненно молчал, я попро-бовала сформулировать вопрос по-другому:

— Где вы спите? На кровати? На диване? На полу?

— А, — дошло, наконец, что я не собираюсь покушаться на его невин-ность! — Вон там.

Не стала бы покупать такую квартиру только из-за масштабов уборки. Когда мы, наконец, добрались до спальни, я уже устала нести графин с морсом. Андрей Юрьевич сел на гигантскую

кровать и стал смотреть, как я сервирую прикроватную тумбочку.

— Пейте как можно больше, — втолковывала я. — Вот морс, лимонад, можно чай с малиной. Ешьте апельсины — сколько захочется. Есть вообще хотите? Нет? Ну и не надо. Завтрашний день проведите в постели…

— С кем? — проявил завидную реакцию чиф. Больной-больной, а туда же…

— С таком, — буркнула я. — Вы меня поняли? Не вздумайте являться на работу. Не пущу.

— А как же… — начал он.

— А никак! — отрезала я. — Думаете, фирма без вас за день разорится? А вы знаете, какие осложнения бывают, когда температуру переносят на ногах? Нам не нужны слепо-глухие паралитики-сердечники-начальники…

— Запугали, — пробормотал он, падая спиной на кровать. Зря он это сделал, потому что мне тут же захотелось присоединиться. Причем, по-жалуй, сверху. Пришлось быстренько перевести взгляд на темнеющее окно. Между прочим, и домой пора бы уже.

— А мама мне в детстве делала горчичники… — внезапно вспомнил он.

— Перцовый пластырь, — твердо сказала я. — На грудь.

Чиф дотянулся до тумбочки, покрутил в пальцах коричневый квадрат.

— Это? А как?

О, господи! Я села на кровать и отобрала у него пластырь.

— Майку снимите.

Волос на груди у него было немного — не люблю сильно волосатых мужчин… причем тут твои предпочтения? Думаю, что действовала доста-точно ловко. Пригладила кончики пластыря — мышцы на его груди напряг-лись. Интересно, он от природы такой или качается? Тьфу ты! Я поспеш-но поднялась. Он сел, трогая пластырь. Вздохнул:

— И надолго это удовольствие?

— На несколько дней. Вы все запомнили?

Он кивнул.

— Я пошла.

— Уже?

Я притормозила у двери. Чиф сидел на кровати и печально смотрел на меня. Глаза его были совсем больными.

— Да. Поздно уже.

— А вдруг мне станет хуже?

— Температура может подняться, — согласилась я. — Голова болит?

— Раскалывается. И холодно, — он собрал вокруг себя одеяло и натя-нул на плечи.

— На голову можно компресс — полотенце намочить в холодной воде… — я замолчала. — А, может, позвоните кому-нибудь?

— Кому?

— Маме, например?

— Ну да, тащить ее сюда через весь город…

— Лене, — предложила я.

Он так скривился, что я еле сдержала смех.

— А, может, вы останетесь? — осторожно предложил Андрей Юрьевич.

Я онемела. Он поглядел на меня и

заторопился:

— Комнат у меня много. Я, как сами понимаете, для вас никакой опас-ности не представляю… В таком состоянии.

Как будто в здоровом виде он на меня прямо-таки кидается! Кто тут кому еще опасен… Я перебирала в уме содержимое своей сумки. Косме-тика, крем есть, зубную пасту и полотенце он мне выделит. Может, майку какую еще вместо ночнушки…

Стоп.

Стоп, стоп, стоп! Даже самоотверженность преданного секретаря должна иметь свои пределы.

— Нет, Андрей Юрьевич, — сказала я, глядя поверх его головы в окно. — Мне надо домой.

Надеюсь, не слишком извиняющимся тоном. Он помолчал.

— Вызову вам такси.

— Да не надо…

Чиф поднялся, скинул одеяло, прошел мимо. Позвонил.

Сказал, не глядя на меня:

— Извините за нескромное предложение.

В приступе раскаянья я чуть не бросилась к нему на грудь со встреч-ными извинениями — еле сдержалась.

Снова прошел мимо, надевая свитер прямо на голое тело.

— А вы куда?

— Посажу вас. Мало ли кто приедет.

Приехавшая не слишком покоцанная 'тойота', похоже, удовлетвори-ла его изысканный вкус. Он переговорил с шофером и открыл передо мной дверцу.

— Спокойной ночи.

— Выздоравливайте, — пробормотала я.

Доехали мы с ветерком. Впрочем, я не замечала дороги, занимаясь непосильной борьбой с угрызениями совести. Ничего, все люди болеют, еще и тяжелее. Выживет. Завозилась, разыскивая кошелек.

— Я, конечно, не против, — сказал, улыбаясь, таксист. — Только ваш приятель уже заплатил.

Правильно, возмещение морального ущерба. Видеть так близко сим-патичного полуголого мужчину — большое испытание для моих истрепан-ных нервов…

Я рассеянно накормила вопящего Марса, давя в себе думы о боль-ном чифе: пусть, в конце концов, кликнет свою Леночку! Правда, трудно представить ее меняющей компрессы на его воспаленной голове, но вдруг мы все ошибаемся, и под стервозной внешностью скрывается чут-кая, заботливая, любящая душа.

Где-то очень, очень глубоко.

Я поглядела в зеркало: а у меня и внешности уже никакой, одна душа и осталась. В общем-то, я, конечно, еще ничего, — если смотреть на меня в приглушенном свете…

А еще лучше — в полной темноте.

Телефон зазвонил, когда я уже практически засыпала. Ошибаются ко мне через раз, особенно часто почему-то ночью, поэтому вставать я не торопилась. Телефон все не умолкал. Пришлось дошлепать до него, поджимая пальцы на холодном полу, и печально проалекать.

Вздох. Потом — сиплый голос:

— Неужели нельзя было позвонить, чтобы я не волновался?

— А? — обалдела я.

— Евгения Александровна? — проконтролировал тот же голос.

— Я…