Женщина в дюнах
Шрифт:
Отец действовал обдуманно и быстро: момент был выбран удачно и упускать его было нельзя – противник ранен, ослаблен, дышит на ладан. Со стороны военного танкиста, кавалера ордена Славы, это было подло. Ведь к военным заслугам отца мама относилась очень трепетно. Мама с трудом понимала, что происходит: сочеталось несочетаемое. А все было просто: мама стояла на пути его прекрасной будущей жизни, к которой он давно готовился, накопив на сберегательной книжке вполне приличную сумму денег, о которой она не догадывалась. Он всегда мечтал о машине и вот она уже была
– Хорошо, – спокойно сказала мама, – только я тебя прошу: если со мной что-то случиться, – детей отвези моему брату.
– Конечно, – согласился отец.
Развели родителей быстро, с одного заседания, посочувствовав отцу, который, обладая ораторским и актерским талантом, обрисовал свою жизнь в семье сплошным мучением. Недаром книга Гектора Мало «Без семьи» была его любимой с детства, а возможно и единственной, что он прочел. Суд нашел маму виновной в разводе и присудил оплатить сто двадцать рублей за развод.
Отец повеселел, тут же пригнал грузовую машину, погрузил в нее ковер, который всегда считался моим: на фоне жаркой звездной ночи наездник увозит восточную красавицу; погрузил шпионскую библиотеку, пуховое атласное одеяло, под которым он с мамой спал лет десять, и отчалил.
Мама пролежала месяц, у нее на нервной почве болели все зубы, а я, как могла, их заговаривала. При этом говорили мы исключительно об отце.
– Ты сильная девочка, – еле слышно говорила мама, – ты мужественно переносишь потерю отца.
– Мама, он не умер, он ушел, при этом, был ли вообще для нас? Я не чувствовала его присутствия, я и не переживаю его уход.
Но я была не права: во мне бурлил детский максимализм !
Брат поступил в институт и уехал, а в доме поселилось два одиночества: мама и я. Мы ходили по большой трехкомнатной квартире и все время сталкивались со свободным пространством, а как же больно ударяет пустота!
Если меня сейчас спросят, что сохранила моя память об отце, я скажу: как он меня, кроху, словно котенка, ухватив за воротник каракулевой шубки, спускает по лестнице во двор, а я радостно визжу и пинаю воздух ножками. Помню, как он появляется в проеме двери, высокий, стройный, в ладно сидящей на нем военной форме, как мы всей семьей режемся в «Кинга» и отец кричит:
– Карте место!
– Туз, он и в Африке – туз!
Что еще я помню о своем отце? Помню, а лучше бы забыла, как он, по истечении десяти лет своей свободы от нас, при неожиданном моем появлении у него, спросил:
– Вы из СОБЕСа, девушка?
Мама узнала от родственников, что отец неизлечимо болен, и очень хотела, чтоб мы, дети, с отцом увиделись. Позже, провожая меня на вокзал, отец не мог успокоиться:
– Когда же она оставит меня в покое!
Отец вернулся к нам, когда умер. Вопреки его воле.
В хрустальном дворце
На этой станции метро я бываю редко: мне не по-пути. Но попадая сюда, оказываюсь в гостях у хозяйки Медной горы, сокровища которой всякий раз поражают своей красотой: услада глаз моих – центральное мозаичное панно; колонны-великаны, облицованные
Эта станция метро в глубинах своих хрустальных колонн до сих пор хранит мой облик – молодой и красивый, в вязанном пальто, свободно скользящем по моим прелестям, в трижды закрученном вокруг шеи, точно такой-же вязки, трехметровом шарфе. Этот комплект осенней одежды связала мне мамина подруга, начальник вязального цеха. Я только выбрала цвет шерстяных ниток: скрутила васильковый пучок с огненно-рыжим, получилась золотая осень под ясным синим небом.
Я стою, откинувшись спиной на колонну, а брызги этой золотой осени ловит окружающий меня хрусталь.
Мимо меня медленно прогуливаются, также в ожидании поезда, двое мужчин. Один из них помоложе: высокий красавец в широкополой шляпе и удлиненном пальто, явно – актер. Я улавливаю приятный тембр его хорошо поставленного голоса. Второй мужчина, лет на десять старше, – вылитая копия Жан-Луи Трентиньяна, героя моих девичьих грез. Я даже вздрагиваю, увидев лицо французского актера, прославившегося во всем мире после показа фильма «Мужчина и женщина».
Их взгляд цепляется за меня.
За время своего дефиле они подробно разглядывают все изгибы моего тела, ноги, и даже заглядывают в глаза.
Наконец поезд приходит, мы входим в один вагон, я останавливаюсь у противоположной от входа двери, они – в проходе, их лица обращены в мою сторону, они о чем-то говорят. Любопытное совпадение, но я часто слышу от мужчин, что похожа на Анук Эме, актрису из того же фильма «Мужчина и женщина», возможно, это и есть тема их разговора. Мой взгляд тоже слегка скользит в их сторону: я взволнованна, заинтригована и уже влюблена.
Я выхожу на конечной станции и иду медленно, сердце учащенно бьется в ожидании чуда.
Мужчины идут еще медленнее, но расстояние между нами сокращается, и я слышу их разговор, или они специально говорят громко, чтобы я их слышала.
– А я хотел познакомиться, – говорит молодой мужчина
– А я тоже, – вторит тот, что постарше, мне приглянувшийся.
Но ничего не происходит. Я не оборачиваюсь, они не подходят. Никто из них не хочет уступить знакомство.
Я выхожу на улицу и вижу издалека, что подходит мой автобус, бегу изо всех сил, успеваю, вскакиваю на подножку, прохожу в салон. Сзади меня в последнюю секунду успевают вскочить в автобус двое пока несостоявшихся моих кавалеров.
Я стою по одну сторону от прохода, чуть впереди, они – по другую, чуть подальше, мы смотрим друг на друга. Я, поощрительно улыбаясь, протягиваю Жан-Луи Трентиньяну деньги на билет, так как он стоит у кассы.
Он передает мне билет с ответной улыбкой.
Остановка. Мужчины идут мимо меня к выходу, и я слышу, как молодой артист хорошо поставленным, красивым баритоном говорит своему спутнику:
– Да, мила, но ведь знакомство в транспорте – так банально!
А для меня это был хрустальный дворец.