Женщина в клетке
Шрифт:
— В двенадцать?
Она кивнула.
— Он дал мне письмо и ушел.
— И ничего не сказал?
— А как же! Сказал, что оно для Мереты Люнггор, и все.
— Почему он не бросил письмо в почтовый ящик?
— Наверное, это было что-то спешное. Видать, он хотел, чтобы она прочитала его сразу, как только придет домой.
— Пусть так. Но ведь Мерета Люнггор-то, наверное, знала, кто его принес. Что она об этом сказала?
— Чего не знаю, того не знаю. К ее приходу я уже ушла.
Тут Ассад снова кивнул. Значит,
Карл кинул ему самый свой профессиональный взгляд, который говорил: «По процедуре полагается повторять такие вопросы несколько раз». И пускай Ассад переваривает!
— А я и не знал, что Уффе можно было оставлять одного, — подкинул он новый вопрос.
— Можно, можно, — ответила она радостно. — Нельзя только поздно вечером.
И тут наконец настал момент, когда Карл затосковал по своему креслу за столом в подвале. Много лет ему приходилось вытягивать из людей разные сведения, и у него уже руки устали от этой работы. Еще несколько вопросов, и пора сматываться. Дело Мереты Люнггор, похоже, изначально было дохлым висяком. Ну, вывалилась она за борт. Что ж, бывает.
— И ведь чуть не опоздала. Хорошо, что я положила ей на стол, — сказала вдруг женщина.
Карл заметил, как она на мгновение отвела глаза — не чтобы посмотреть на печенюшки, а именно отвела в сторону.
— Что вы хотите сказать?
— Ну, на другой-то день она уже умерла, так ведь?
— Вы же сейчас не это подумали, верно?
— Это.
Ассад положил печенье обратно на стол. Значит, он, как ни странно, тоже отметил ее смущение.
— Вы подумали о чем-то другом, я это по глазам вижу. Что вы имели в виду, когда сказали «чуть не опоздала»?
— То, что сказала: что на следующий день она умерла.
Карл поднял глаза на гордого своим кулинарным искусством хозяина:
— Можно мне переговорить с Хелле Андерсен наедине?
Хозяина не обрадовала эта просьба, как и домработницу. Она старательно разглаживала складки своего халата, но сделанного было уже не поправить.
— Так скажите же мне, Хелле, — начал Карл, наклонившись в ее сторону, когда антиквар семенящей походкой удалился из комнаты. — Если вам известно что-то такое, что вы скрывали, то сейчас самое время об этом сказать. Вы меня слышите?
— Ничего я больше не знаю.
— У вас есть дети?
Уголки губ у нее опустились. Какое это имеет отношение делу?
— Ну, ладно. Вы открывали письмо, да?
Она испуганно вскинула голову:
— Ничего я не открывала!
— Хелле Андерсен, это уже называется лжесвидетельством. Вам надолго придется расстаться с детьми.
Для медлительной деревенской женщины ее реакция последовала неожиданно быстро. Руки вскинулись и зажали рот, ступни спрятались под диван, живот вжался — она резко отгородила свою территорию от опасного зверя из полиции.
— Я не открывала его! — вырвалось у нее. — Я только посмотрела на свет.
— Что в нем было
Ее брови почти вплотную сошлись над переносицей:
— Господи! «Удачной поездки в Берлин» — только и всего.
— Вы знаете, зачем она собиралась в Берлин?
— Просто съездить для развлечения с Уффе. Они и раньше несколько раз туда ездили.
— Почему это было так уж важно — пожелать ей удачной поездки?
— Не знаю.
— Кто мог знать об этой поездке, Хелле? Мерета ведь жила очень замкнуто с Уффе, насколько мне известно.
Хелле пожала плечами:
— Может, кто-то оттуда, из Кристиансборга. Почем мне знать!
— Разве не проще было бы тогда написать по электронной почте?
— Ну не знаю я ничего!
По женщине было видно, что она запугана. Возможно, врет. Или просто легко приходит в волнение.
— Наверное, это было от коммуны, — попыталась она увильнуть.
Итак, этот след оборвался.
— Там было написано: «Удачной поездки в Берлин». А еще что?
— Больше ничего. Только это, честно!
— И не было подписи?
— Не было. Только это.
— Ну а тот, кто его принес? Как он выглядел?
Она прикрыла лицо руками.
— Пальто шикарное, а так ничего, — послышалось из-под ладоней.
— И больше вы ничего не разглядели? Так не пойдет!
— Ну ладно. Так вот: он был выше меня ростом, хотя стоял на ступеньку ниже. Еще на нем был шарф зеленого цвета. Рот не весь был закрыт, но подбородок почти весь. Дождь шел, поэтому, наверное. Еще он был немного простужен — по крайней мере, если судить по голосу.
— Он чихал?
— Нет. Только голос был простуженный. С гнусавинкой.
— А глаза? Голубые или карие?
— Вроде бы голубые. Наверное. А может быть, серые. Я бы признала его, если бы встретила.
— Сколько ему было лет?
— Вроде как моего возраста.
Будто это могло что-то прояснить!
— И сколько же вам лет?
Хелле бросила на него почти негодующий взгляд.
— Только что исполнилось тридцать пять, — ответила она и потупилась.
— А на какой машине он приехал?
— Ни на какой, насколько я видела. Перед домом машин никаких не было.
— Не пришел же он к вам пешком?
— Нет. Я тоже так подумала.
— Но вы не посмотрели, куда он отправился?
— Нет. Ну надо же было накормить Уффе. Он у меня всегда что-нибудь ел, пока я смотрела по телевизору новости.
По дороге в машине они разговаривали о письме. Ассаду о нем больше ничего не было известно: на этой стадии полицейское расследование остановилось.
— Но чем, черт возьми, объясняется такое безразличие к сообщению, передать которое было для кого-то так важно? В чем был его смысл? Еще понятно, если бы это было письмо от подружки, пахнущее духами в конвертике с цветочками. Но тут, когда перед тобой анонимный конверт и никакой подписи?