Женщина в янтаре
Шрифт:
Он читает роман южноафриканского писателя, в котором маленькая девочка кладет голову на колени матери, ее мать кладет голову на колени своей матери, а голова бабушки лежит на коленях прабабушки. Непрерывная цепочка тянется до самой Великой Матери.
Эта цепочка вызывает во мне чувство зависти. После моего замужества моя мать два года со мной не разговаривала, я уже ничем не могла ей угодить. Но еще раньше, за много-много лет до этого, мама долго не засыпала, читала до поздней ночи, ждала, когда я, наконец, угомонюсь, чтобы вернуться к своей книге.
Я помню ее в холодной кладовой за кухней, бывшей прачечной, в маленьком домишке, где мы ютились после переезда в Соединенные Штаты в 1950 году.
Узкие окна смотрят на север,
Вдвоем дома мы бываем редко. На неделе я, как всегда, прихожу домой, когда мама молча собирается на работу — мыть посуду в ночном клубе «La Rue». Мы перебрасываемся несколькими словами, обычно она перечисляет, что я должна сделать, что приготовить папе на ужин, что погладить. Вечером по субботам я тоже работаю в ресторане. Соскребаю окурки и остатки картофеля с тарелок, выбрасываю недоеденные стейки и скорлупу омаров в мусорные ведра. Снимая тяжелые подносы с дымящимися тарелками с ленты конвейера, я не спускаю глаз с двери, потому что в любую минуту может появиться полицейский и арестовать меня. Работать разрешается только с четырнадцати лет, а до часу ночи — с восемнадцати. Потом, задыхаясь, я бегу на автобусную остановку, представляя, как меня убивают, бьют, насилуют. Домой я возвращаюсь незадолго до двух, но в маминой комнате очень часто еще горит свет. Она читает или делает вид, что читает. Ночами, когда мама на работе, я склоняюсь над своими тетрадками, пытаюсь проанализировать стихотворение «Ворон» или понять вычурный язык романа «Лишенный подданства». Я очень одинока. Сестра приходит с работы — она убирает квартиры — уже затемно. Обе мы счастливы, что в школе дети не бьют нас.
Как-то в феврале, после обеда, — мы только первый год живем в Америке, — мама мне улыбается.
— У меня для тебя что-то есть, — говорит она. — Америка и вправду удивительная страна. Представляешь, такое среди зимы! Арбуз. Арбуз в феврале!
Она кладет на край стола огромный ломоть.
— Красиво, — говорит она. Темно-красная мякоть, черные семечки, блестящая сочно-зеленая корка. Это было красиво.
Я наклоняюсь, чтобы понюхать его.
— Не трудись, Агата. Он не пахнет, как сибирские арбузы. Лучше попробуй.
Мама отрезает ломоть, тщательно очищает его от семечек. Заглядывает в посудный шкафчик и бракует тарелки одну за другой. В конце концов нарезает арбуз и кладет его на обыкновенное стеклянное блюдце.
— Как хрусталь.
Я жду, что лоб ее прорежет привычная страдальческая морщинка, но она не появляется.
— Правда, красиво? Ну, пробуй же!
И сама тоже пробует. По ее руке течет струйка сока. Она смотрит на меня и опять улыбается.
— Вкусно?
— Да, очень.
— Такой же, как сибирский арбуз. Почти. Почти.
Мама снова в России. Если я закрываю глаза, я ее вижу такой.
Ее зовут Валда, ей двенадцать лет, столько же, сколько и мне. Все окна в доме затянуты шторами, полдень, все спят. Гувернантка Валды, француженка, прилегла на узкой кровати с изящными гнутыми ножками, родители на огромной под балдахином кровати, их головы на одной подушке. Велта, ее любимая младшая сестренка, спит в своей кроватке в детской; оба брата, Густав и Яша, — в своей комнате, где полным-полно игрушек и книг, и географических карт.
Только Валда не спит. Представляет, как в гости к ним приедет ее лучшая подруга Варвара; приедет она в конце лета. Вместе с Варварой Валда брала уроки балета, хороших манер, латыни, французского языка, уроки верховой езды в английском стиле, хотя обе они умеют ездить верхом на неоседланной лошади, и проделывали такое не раз. Нынешним летом они решили совершать по утрам, пока прохладно, дальние верховые прогулки. Иногда и братья Валды поедут с ними. Они помчатся во весь опор, потом остановятся, чтобы напиться из кристально
Родители Валды нет-нет, да и скажут, мол, рады, что их дочь дружит с такой благовоспитанной девочкой из одного из лучших русских семейств Омской губернии. Валда не русская, Валда латышка. Родители говорят, что живут они в чужой стране, и мечтают вернуться в Латвию, но Валда знает и любит только Россию. Она здесь родилась и никогда не хотела бы жить в другом месте. Здесь ее дом.
Родители Валды переселились в Россию еще до ее рождения. Отец политический беженец. После восстания социалистов в Латвии он отправился в Сибирь начинать жизнь сначала. Он человек прогрессивных взглядов, в том числе на женское образование и избирательное право для женщин. И хотя из-за своих взглядов ему пришлось покинуть Латвию, он, человек образованный и трудолюбивый, в России нажил состояние и с подобной иронией судьбы так и не смог примириться, но Лину, мать Валды, это радует и утешает. Дома они разговаривают по-латышски, а не по-русски или по-французски. Лина тоскует по матери и бабушке, которые живут в Латвии. Каждую субботу после обеда она садится писать длинные письма и надеется, что когда-нибудь сможет приехать погостить, вот только подрастут дети, вот только поля кормовой свеклы, лесопильня, молочни и лесные угодья смогут обойтись без ее труда и присмотра.
Валда мается из-за жары. Когда все спят, ей не разрешают играть на пианино. Поболтать не с кем, заданное на сегодня стихотворение она уже переписала в альбом, газету отец унес наверх, чтобы почитать маме вслух перед сном. Валда берет «Анну Каренину». Она уже прочла книгу, но с удовольствием перечитывает полные нежности слова Вронского, обращенные к Анне.
Валда и Варвара боготворят офицеров, их безупречные манеры, выправку, их белые мундиры. Валда изредка позволяет себе помечтать о выходе в свет, о своем первом бале, который обязательно устроит отец в ее честь. За ней будут ухаживать и студенты, и офицеры, но она предпочтет офицеров в белом. Всю ночь она будет кружиться в вальсе то с одним, то с другим, но влюблена будет только в одного, он чуть-чуть похож на Вронского и чуть-чуть на дядю Жаниса, младшего брата отца. Ее белое платье развевается, воздух напоен ароматом гардений, звучит страстная и немного грустная музыка.
Ее мечты прерывает цоканье копыт по белой длинной дороге, которая ведет к дому. Облако пыли все растет. Одинокий всадник мчится галопом, не жалея ни себя, ни лошади. Валда раздвигает тюлевые занавески и прижимается лбом к стеклу. В такой спешке по этой дороге — это что-то необычное, бывает, здесь за целый день вообще никто не появится, лишь иногда нарушит покой неспешная карета, когда кто-то из дальних соседей всей семьей отправляется в гости, или телега, на которой крестьянин едет на мельницу. Может быть, у кого-то из соседей, где-то неподалеку, в часе езды, случился пожар или кто-то заболел, и приехали просить помощи у отца. Он великодушный, всеми уважаемый в округе человек.
Всадник уже во дворе; он так резко осаживает лошадь, что та встает на дыбы и чуть не скидывает его на землю. Облако пыли накрывает переполошившихся голубей. Потревоженные павлины выбегают из тени на солнце. Вид у них рассерженный.
Валда прежде всего обращает внимание на мундир. Всадник — Жанис, ее единственный дядя, младший брат отца, офицер царской дворцовой охраны. Он каждый день видит царя, он отыскал пропавший мяч всеми любимой Анастасии, играл с Алексеем, принцем, страдающим гемофилией. Валда уверена, что при дворе Жаниса все любят. Он представительный, высокий, энергичный. Любой в его присутствии чувствует себя человеком значительным. У Жаниса всегда находится для нее время, бесконечно много времени. Он серьезно расспрашивает обо всем, что касается ее предпочтений в одежде, ее планов на будущее и привычек ее кобылы Ласточки.