Женщина-воин
Шрифт:
О звезды, как хочется есть! Но лучше лежать здесь и терпеть голодные колики, чем пойти в комнату, где ей оставлен завтрак. Может, попытаться уморить себя голодом? Пусть живот прилипнет к спине, пусть — так будет лучше! Но эта мысль принесла лишь минутное облегчение. Реальность ворвалась в ее мечты и разбила их в дребезги.
Варвар не разрешит ей голодать. Он просто прикажет есть, а Тедра не сможет ослушаться приказа. И не потому, что так повелевает ее долг чести — прошлой ночью этот долг пошел ко всем чертям, теперь от него не осталось и следа. Нет, она будет исполнять все приказы воина, иначе он опять накажет ее, а Тедра не хочет больше наказаний… никогда-никогда!
Ее затрясло при одном
Да, это самые жуткие переживания всей ее жизни! Чаллен снова и снова приводил ее на грань истерики. Тедра настолько сильно желала его, что готова была наброситься на него и изнасиловать, если бы только могла. Она бы сделала все что угодно и что угодно наобещала бы за один только миг облегчения, который он мог ей дать. Мог, но не хотел. Все, к чему он стремился, — это поддерживать постоянное кипение ее страсти и не давать ей выхода. И Тедра кипела, бурлила, сгорала… На несколько минут он отстранялся и слушал ее бессвязные мольбы… Она молила, рыдала, кричала, чтоб он продолжал… Затем Чаллен вновь привлекал ее в свои объятия и начинал все сначала.
Тедра и не знала, что ее тело может вытворять такое. Оно отвергало ее волю, втаптывало в грязь ее гордость. Воин вселял в нее надежду, что мукам придет конец, что он все-таки удовлетворит ее страсть. Об этом говорили его страстные поцелуи, его горячие ласки… Тедра полагала, что он и сам возбужден и просто прибегает к помощи своего феноменального самоконтроля. Однако в итоге она поняла, что это еще одна сторона наказания: вселить надежду и затем разрушить ее.
Варвар ничуть не возбудился. Все, что Чаллен проделывал с ней, все, что она говорила и делала, оставляло его холодным. Тедра всякий раз заливалась краской стыда при мысли о том, что вот она ползает по нему, целует его, умоляет его слиться с ней… Но ничто не могло поколебать проклятый самоконтроль воина! Тедру уязвляла больнее всего не агония сексуальной неудовлетворенности, в которую Чаллен ввергал ее, а тот факт, что она не может заставить его вступить с ней в игру. Так отчаянно желать мужчину и совсем не чувствовать ответного желания — это хуже, чем физические муки. Это заставляло чувствовать себя ущербной женщиной, абсолютно нежеланной и ничтожной. Чувство столь унизительное, что при воспоминании о нем Тедра опять горько заплакала.
О небеса, как же ей хочется убраться отсюда, убраться немедленно, пока не пришел варвар! Мысль о том, что опять придется смотреть ему в глаза, была просто невыносима, тем более что безумное желание не проходило.
Любое движение физически напоминало о пережитой ночи, но не поэтому Тедра не могла тут же броситься на поиски своего передатчика. Адская ночь — не единственное наказание, которое уготовил ей Чаллен. Несколько раз за то долгое время, что воин посвятил ей, он предупреждал Тедру о том, что она не должна выходить из спальни ровно неделю. Гарантией, слегка дополняющей эту меру, являлось обещание забрать из спальни ее одежду.
Тедра полагала, что запрет имел целью заставить ее полюбить чаури, которое она объявила ненавистным. Во всяком случае, варвар рассчитывал, что за неделю она лучше усвоит урок. Но в этом не было необходимости. Ей никогда не забыть того, что он с ней сделал. Чаллен получил то, что хотел:
Глава 27
Чаллен спешился с хатаара. Густой туман клочьями стелился по земле, делая мрачный пейзаж глухого леса созвучным его настроению. Он приехал сюда не для охоты, хотя кругом кишело зверье. Два пухлых серых курана, похоже, самец и самка, воркуя, слетели к его ногам с ближайшего дерева. Каррил обвивался своим длинным узким телом вокруг ветки другого. Кизраки бросились врассыпную, когда хатаар, мирно пощипывавший траву, подошел к ним близко. Однако хорошо обученное животное только равнодушно взмахнуло хвостом.
Чаллен выбрал себе место под деревом, на котором охотился каррил, почти желая, чтобы скользкая тварь упала сверху ему на колени. Он смотрел, как каррил медленно ползет по ветке, и не видел его, погруженный в свои мысли. Именно невеселые мысли да еще полное отсутствие самоконтроля погнали Чаллена прочь из замка.
Он чуть было не вызвал на поединок шодана Ша-Лаха по какому-то совершенно пустячному поводу, который сейчас даже не мог припомнить. И все из-за этой женщины! Она спутала все его чувства в один клубок, где были и сожаление, и гнев, и смущение, и раздражение, и вина, и разочарование… Дрода, помоги избавиться от такого наваждения!
Вчера, когда Тамирон рассказал ему о проступке женщины, Чаллен почувствовал такой страшный гнев, какого еще в жизни не испытывал: женщина сама подвергала себя опасности, выказывая перед воинами свои необычные способности! Таким же сильным и необычным было чувство раздражения от того, что женщина не надела на себя его цвета. Правда, он не объяснил ей необходимость этого. Одетая в плащ, окрашенный в цвета своего покровителя, женщина тем самым ограждала себя от заказов воинов, если ей случалось по каким-то причинам остаться одной, без спутника. Но, к его же удивлению, для Чаллена важнее было то, чтобы Тедру Де Арр вообще никто не беспокоил, чтобы к ней и близко не подходили другие воины.
Смущение пришло позже, когда он почувствовал такое, чего не мог ни понять, ни объяснить. Внезапно его долг стал ему отвратителен. Женщину надо было наказать. Здесь не могло быть никаких сомнений, но в душе Чаллена росло внутреннее сопротивление, и это тоже было новым для него. Он наказывал женщин с тех самых пор, как стал достаточно взрослым, чтобы нести за них ответственность. Наказывал в основном за поведение, а не за нарушение законов. Шакаанки подчинялись законам, потому что знали: законы направлены на их защиту и служат им же во благо. Так что Чаллену довелось наказывать не слишком много женщин, и никогда его действия не казались ему отвратительными. Это была его обязанность воина, и он честно исполнял свой долг. Так, как кистранку, Чаллен наказывал только нескольких женщин, и лишь потому, что они в то время делили с ним постель. Это был самый распространенный способ, которым воин учил дисциплине свою женщину. И Чаллен предпочитал именно его, если женщина вызывала в нем симпатию. Такое наказание не причиняло ей вреда и быстро заканчивалось. Остальные способы были серьезнее. Лишение пищи пагубно сказывалось на здоровье, заточение в одиночестве причиняло страдание обоим, работа в качестве прислуги-дарашийки имела много неприятных последствий: у женщин с непривычки болели все мышцы. Возбуждение без облегчения — как раз то наказание, которое предпочитали все женщины, когда им предоставлялось право выбора. Они знали, что если на следующий день их желание не пройдет, то воин доставит им полное удовлетворение.