Женщина за стеной. Лирика

Ваншенкин Константин Яковлевич

"Как над девичьей чистой постелью…"

Как над девичьей чистой постелью, Плыл восход над землёй в тишине. Был он будто написан пастелью И дрожал на белёной стене. Трепетал над полями-лесами, Над росистыми крышами хат… От него отделённый часами, Перед вечером вспыхнул закат. Не был он исключеньем из правил, Но с огромною силой какой Стёкла в окнах безжалостно плавил И костры затевал за рекой. Будто дню уходящему назло, Он сурово вдали полыхал, Не пастель с акварелью, а масло, Остывающий тёмный накал. …И у жизни такие законы: На земле человек родился, — В честь него не шагают колонны, Транспаранты и флаги неся. А

умрёт — и печальные люди Всё идут и идут… А порой Громыхают винтовки в салюте И рокочет оркестр духовой. И единственной мыслью беспечной Каждый душу залечивать рад, — Что лежит ещё день бесконечный Между вами, восход и закат. 1962

"Был самолёт упасть готов…"

Был самолёт упасть готов Над краем пропасти. Его крутящихся винтов Дрожали лопасти. Но сели, вырвались из тьмы, Ушли от гибели. И вот бутылку взяли мы И пробку выбили. Бутылку взяли не спеша И пробку выбили И, чтоб жива была душа, На счастье выпили. А в уголке варился суп На жёлтом примусе, И в воздухе различных круп Витали примеси. О, как приятно было нам, В тулупы кутаясь, Сидеть, смотреть по сторонам, В деталях путаясь. В глаза врачихины глядеть, Большие, карие, И всё шуметь, и всё галдеть О той аварии. Уже мы видели с трудом Себя недавними… Но вспомнится не этот дом С резными ставнями, Где засыпаем на полу Мы от усталости, — А под крылом густую мглу Мы вспомним в старости. Всё, что не нужно, отойдёт, Другим заполнится, И лишь ревущий самолёт Навек запомнится. Хозяин, где я ночевал, Да не обидится. Пилота руки и штурвал Лишь будут видеться. 1962

"Гудок трикратно ухает вдали…"

Гудок трикратно ухает вдали, Отрывистый, чудно касаясь слуха. Чем нас влекут речные корабли, В сырой ночи тревожа сердце глухо? Что нам река, ползущая в полях, Считающая сонно повороты, Когда на океанских кораблях Мы познавали грозные широты! Но почему же в долгой тишине С глядящей в окна позднею звездою Так сладко мне и так тревожно мне При этом гулком звуке над водою? Чем нас влекут речные корабли? …Вот снова мы их голос услыхали. Вот как бы посреди самой земли Они плывут в назначенные дали. Плывут, степенно слушаясь руля, А вдоль бортов — ночной воды старанье, А в стороне — пустынные поля, Деревьев молчаливые собранья. Что нас к такой обычности влечёт? Быть может, время, что проходит мимо? Иль, как в любви, здесь свой особый счёт И это вообще необъяснимо? 1963

"Зазвучали шорохи рассвета…"

Зазвучали шорохи рассвета, Небо слабо начало светлеть… Разлюбила женщина — и это Хуже, чем в дороге заболеть. А ведь каково болеть дорогой! Ты в жару не помнишь ничего, И тебя на станции далёкой С поезда снимают одного. Ты ещё надеешься невнятно, Что, пока стоянка пять минут, Осмотрев, тебя они обратно В твой вагон качнувшийся впихнут. И поверить вот уже не в силах, Чуя в сердце жуткий холодок, Слышишь ты с брезентовых носилок Поезда пошедшего гудок. Ты потом поправишься. И вскоре С самого утра и до темна Будешь ты болтаться в коридоре Около больничного окна. Но гудок, как будто отрешённый, Слёзы выжимающий из глаз, Стёклами двойными приглушённый, Ты ещё услышишь много раз. 1963

"И кто-то слезу утирает…"

…И кто-то слезу утирает, И губы искусаны в кровь… Но

в день, как поэт умирает, Он словно рождается вновь. От зыбких случайностей быта Теперь навсегда он вдали. То раннее, что позабыто, Внимательней мы перечли. Не просто удачные строки, Что можно всегда написать. Но здесь уже вехи и сроки, И Времени видно печать. …Отправлюсь в дорогу и эту. Скорей горевать перестань, Садись поудобнее к свету И книги мои полистай. Нас нет — мы являемся снова, Как будто открыты вчера, И старое-старое слово — Как будто едва лишь с пера. 1963

"Был в душе запечатлён…"

Был в душе запечатлён, Как при магниевой вспышке, Головы её наклон, Снег, налипший на пальтишке. Я всё думал лишь о ней, Даже чаще, чем вначале, — Посреди летящих дней И бессонными ночами. Так я жил в наш трудный век, Занят этим важным делом… И очнулся… Падал снег. Поле было белым-белым. Мир стоял совсем иной, Ровным светом душу полня. Я подумал: «Что со мной? Я её совсем не помню!» Взгляд, шагов летящих звук, Смех среди морозной пыли — Стёрлось всё, как будто вдруг Фотоплёнку засветили. 1964

"В лесу уже совсем темно…"

В лесу уже совсем темно, Как в городке, где нету тока, И только меж ветвей, высоко, То здесь, то там блеснёт окно. А в поле всё-таки светлей, И, вверясь летнему покою, Гуляют пары над рекою, Средь вечереющих полей. Особый, мудрый час земли. Полям лиловым нет предела. Для пользы или так, без дела, Костёр пульсирует вдали. На всём безмолвия печать, — У молчаливых и болтливых, Удачливых и несчастливых — У всех потребность помолчать. Порой, очнувшись, вскинут взгляд: Ночь над рекою копит дымку, Гуляют пары, все в обнимку, — Любви задумчивый парад. 1964

"Как изнашивается платье…"

Как изнашивается платье, Так с годами, от суеты, Притупляется восприятье Окружающей красоты. На ветру, на холме высоком, Ощущаю при блеске дня: То, что раньше пронзало током, Умиляет сейчас меня. Западает сомненье в душу, Что неправильно мы живём: Там, где нужно смотреть и слушать, Больше думаем о своём. Я растерян, и я не знаю — Неужели возможен час, Где сама красота земная Вообще не заденет нас? Мне б дорогой пройти такою, Чтоб в конце, погружаясь в сон, Был, как в юности, потрясён Далью, женщиною, строкою… 1964

"Грибы недавно отошли…"

Грибы недавно отошли, Теперь их тёмные грибницы Под слоем хвои и земли — Как неизвестные гробницы. Звенят бубенчики зимы. …Среди рыжеющих подпалин Когда-то здесь гуляли мы (Неужто я сентиментален?). Вот так же близилась зима, В лесу угадывались бреши, И только, может быть, дома Там, за рекой, стояли реже. Нёс ветер листья, — видно, так Он для снегов готовил ложе. И был весь мир — какой пустяк! Лет на четырнадцать моложе. 1964

После войны

Прошедшим словно заворожены, Другого всё ещё не открывая, Мы тихо отходили от войны, Глаз долго от неё не отрывая. Мы, пятясь, отступали от неё, Но и она не отставала тоже, Входила в наше новое жильё, Своей глухой реальностью тревожа. Меня будила за полночь жена: — Тс-с, не кричи… Забудь свои печали… «Войну оставьте. Отображена!» — Нас днём небрежно критики стращали. 1965