Женщина-зима
Шрифт:
— Ой… ой… в боку, в груди жжет… плохо мне, Полина. Как обручем сковало… — через силу выговаривала Макаровна. — Помоги…
Полина присела рядом, стала трогать живот Макаровны, вздымающийся внушительной горой. Живот был жесткий.
— Слышала небось, что у нас стряслось? — жалобно, с трудом преодолевая одышку, спросила Макаровна. — Стыдобушка-то… Сбежала, говорят, с Володькой Никитиным, шалава!
В изголовье Макаровны, как две змеи, шипели Лидия с Людмилой.
— Где болит? — спросила Полина, прерывая злобные
— Кругом болит… И в затылке отдает. И особенно — здесь. — Макаровна шевельнула пальцами руки, лежавшей справа на ребрах.
— Закатайте рукав.
Лидия и Людмила бросились исполнять приказание. Давление у Макаровны оказалось высоким, за двести. Но Полину больше смущал жесткий живот, она осмотрела его еще раз.
Макаровна продолжала охать и стонать, а то замирала, прислушиваясь к себе, словно боясь вздохнуть.
— Желчный, Екатерина Макаровна, — сказала Полина. — Я ничего сделать не могу, в больницу надо.
— А давление? — жалобно простонала Макаровна. — Не дождусь ведь «скорой»-то, помру…
— Клофелин есть? — спросила Полина у сестер. Те метнулись в кухню за лекарством.
— Не помогает он мне, — простонала Макаровна. — Пила уж. Сделай укол какой-нибудь! Моченьки моей больше нету…
— «Скорая» приедет, сделает укол, — сказала Полина. — Если вы таблетку выпили, укол от давления больше нельзя пока. Давайте подождем немножко…
— «Скорая»… Не доживу я до «скорой»… — простонала Макаровна. — Делай! Они, може, к вечеру приедут. Или вовсе не приедут.
От двери на Полину уставились четыре колючих глаза. Полина отломила ампулу, распаковала одноразовый шприц.
— Одеколон есть?
Лидия метнулась за одеколоном.
Полина сделала инъекцию анальгина, предупредила:
— Сейчас боль в животе пройдет, но врачи приедут, вы о ней расскажите. А то последствия могут быть всякие. Подробно расскажите, где и что болит.
Сестры закивали.
Полина посидела немного возле Макаровны. Ту отпустило. Она лежала с закрытыми глазами, дыхание выровнялось.
— Подвезти? — предложил Игорь.
Полина поспешно отказалась. Больше всего ей не хотелось встречаться с Павлом. Но — пришлось. На выходе она столкнулась с ним. Он только что приехал, запирал машину в гараже.
— Здравствуй, Петровна! — преувеличенно радушно воскликнул Павел. — Не даем тебе покоя? Как там матушка?
— Ничего страшного, но в больницу ее надо отвезти.
— Хорошо, если ничего страшного, — с какой-то неопределенной интонацией проговорил Павел. — А я что тебя хотел спросить, Петровна…
Он снова загородил ей дорогу, как тогда, зимой. Глаза его, бледно-серые, почти бесцветные, бегали по сторонам. Она не могла поймать его взгляд, хотя смотрела прямо.
— Ты, случайно, не в курсе, Петровна, куда это наш артист, Володька Никитин, подевался? Вот артист! Вчера еще бегал по селу, семечек у людей
— А я-то откуда знаю?
— Так ведь и мать его не знает, вот что самое главное, — с кривой улыбкой заявил Павел. — Сама, говорит, не знаю, куда этот малахольный подевался… Набрал у людей заказов — и свалил… Нехорошо. Кто ж так делает?
Он все всматривался куда-то в даль, мимо Полины, все высматривал что-то.
Полина попыталась обойти его, но он плечом остановил ее.
— Если уж родители не в курсе, то я и подавно, — буркнула Полина, пытаясь отодвинуть с дороги Гуськова.
— Не скажи… Иногда друзья ближе родителей. Или соседи. А вы ж с ним на одной улице живете?
— Ну и что?
— Да так… Говорят, что ты ночью вчера зачем-то к ним бегала… Так я подумал…
— Зачем к вам бегала, затем и к ним. И ты передо мной тут пассы не выплясывай, Павел! Отойди с дороги!
— Хамить изволите? Зря… Володька-то, может, и уехал. А мы-то здесь остались. Все — и ты, и я, и… сынок твой Тимоха…
— Что-о? — опешила Полина. — Да ты никак мне угрожаешь? Ты — мне?! А когда ты зимней ночью ко мне брата своего порезанного приволок, ты как разговаривал? Когда дружка своего с огнестрелом привез, только что в ногах у меня не валялся! Сопляк! Ты после этого смеешь мне угрожать?!
Полина не на шутку разозлилась. Она толкнула Павла в грудь. Он немного отодвинулся. Она кинулась к калитке, но щеколда ей не поддалась.
— Я добра не забываю, — сказал Павел, подходя к ней и открывая задвижку. — Но и зло безнаказанным не оставляю, Петровна. Ты помни это!
Полина обернулась. Он смотрел ей в глаза. Ох, как хотелось сказать ему… многое. Очень многое хотелось сказать. Слова жгли язык, но она сдержалась. Хлопнула калиткой и полетела по улице от «термитника». Она задыхалась, ее жгла обида и злость на Гуськова. Так нужно было поделиться с кем-нибудь, переложить хотя бы часть своей тяжкой ноши. Но видимо, обречена она нести этот груз одна. Входя в дом, подумала о том, что вот стояла бы сейчас у крыльца черная машина Доброва. И можно было бы все рассказать ему. А он бы… Но — нет. Добров не вернулся. Где-то там, далеко, у него были свои дела, заботы. И телефон в доме равнодушно молчал.
Глава 19
Ночью в деревне случился пожар. Полину разбудил Тимоха. Он прилип к окну, на котором зловеще плясали отсветы огня. Казалось, что горит где-то рядом, через дом. На улице слышались голоса, вой собак, беспокойное хлопанье калиток. Полыхало в конце улицы. Петр Михайлович уже был на ногах, забежал сообщить:
— У Никитиных горит.
У Полины неприятно екнуло сердце. У Никитиных…
— Тимоха, куда? — только и успела крикнуть Полина, но — поздно. Парень уже хлопнул дверью, в отдалении скрипнула калитка — только его и видели.