Женщина

Арисима Такэо

Почему Вы не пришлете хоть какой-нибудь весточки? Возможно, у Вас есть для этого серьезные причины, но что за причины, я никак не могу представить себе, сколько ни думаю. Вестей из Японии, неважно каких, всегда ждешь с нетерпением. Но, всякий раз как я просматриваю почту, меня охватывает уныние. Не знаю, что было бы со мной, если бы не моя вера.

Продолжаю письмо через три дня. Сегодня с профессором Бабкоком и его супругой смотрел в театре Лэшема «Воскресение» Толстого. Играла мисс Уэлш. Есть там места, которые претят христианину, но величие заключительных сцен захватило всех зрителей. Мисс Уэлш играла с такой потрясающей правдивостью, что казалось, на сцену вышла сама героиня романа. Если Вы еще не читали «Воскресение», настоятельно советую прочесть. До этого я знал

лишь «Исповедь» Толстого, которую читал в переводе К., когда был в Японии. Но сейчас после спектакля я решил основательнее познакомиться с его творчеством, как только будет время. Думаю, что в Японии пока еще немногие знают произведения Толстого. Но я хотел бы, чтобы Вы прочитали хотя бы «Воскресение», закажите книгу, скажем, в магазине «Марудзэн». Ручаюсь, от этого произведения Вы получите очень много. Все мы одинаково грешны перед Богом, но все можем стать избранными слугами Божиими, если раскаемся в своих прегрешениях. В рай нет иного пути. Давайте же пойдем в осиянную Богом даль, пока не угасли наши чувства благоговения перед Богом и любви к человеку.

Йоко-сан! Пусть в Вашей душе есть темные пятна или пустота, ради Бога, не отчаивайтесь. Не забывайте, что живет на свете человек, который с радостью примет Вас такую, какая Вы есть, который готов страдать вместе с Вами, готов грустить вместе с Вами. Я буду бороться за Вас. Какие бы раны Вы ни получили в борьбе с жизнью, я буду сражаться за наше будущее, оберегая Вас. Если передо мной будет дело, а рядом – Вы, то я, самый маленький слуга Бога, отдам жизнь за счастье людей.

Ах, перо и язык мой уже бессильны. С самыми искренними чувствами и молитвой я заканчиваю это письмо. Если его вручит Вам господин Курати, передайте ему мой привет.

Относительно денег, израсходованных господином Курати на Вас, я писал в предыдущем письме, которое, надеюсь, Вы прочитали.

Бог да не оставит нас!

13 декабря 1901 года».

Курати сказал, что в этот вечер будет занят хлопотами о работе и встречать Новый год не придет. Сестры не хотели ложиться, пока не услышат звон новогодних колоколов, но сон все же сморил их, и когда Йоко, удивленная необычной тишиной, поднялась наверх, они уже спали. Цуя была уволена за то, что тайком от Йоко передала Курати газету «Хосэй-симпо», и хотя так ей велел сам Курати, действовавший из самых благородных побуждений, Йоко не могла ей этого простить. Йоко хорошо знала, как предана ей Цуя, как уважает и любит ее. Цуя с самого начала понравилась Йоко и внешностью, и характером, и расторопностью. Она была идеальной горничной, особенно для мелких услуг, быстро усвоила привычки Йоко и служила ей очень усердно. Но маленькое происшествие с газетой насторожило Йоко, и хотя Курати считал, что им будет неловко перед хозяйкой «Сокакукан», она уволила Цую под тем предлогом, что обязанности горничной могут выполнять сестры.

Йоко была теперь постоянно раздражена, плохо спала. Вот и сейчас, несмотря на холод, она не ложилась в постель, а сидела, опершись о край хибати, намереваясь прочитать письмо Кимура, которое днем принесли от Курати.

Оно было написано крупным почерком на плотной и, видимо, очень дорогой почтовой бумаге. Йоко читала листок за листком и думала, что писать на такой бумаге – излишняя роскошь. Даже за наивно детскими, с потугами на мудрость, фразами, в то же время проникнутыми самыми высокими чувствами, Йоко, как ни странно, мерещилась расчетливость.

Читать все подряд было скучно, и Йоко пропускала по нескольку строчек. Наконец она дошла до даты и так и осталась равнодушной к письму. Однако на сей раз она не изорвала его, как обычно. На это у нее были свои соображения. В нем содержалось нечто, заставившее Йоко призадуматься. В скором времени Кимура при помощи некоего Гамильтона, почетного японского консула, получит возможность вернуть тот капитал, который он так решительно вложил в дело перед отъездом из Японии. Выходит, она правильно рассчитала, не порывая с Кимура окончательно. Во всяком случае, она не «снимет сандалий, не выбрав места ночлега», этой глупости она не сделает. Курати теперь целиком

в ее власти. Но он нуждается в деньгах, хотя и молчит об этом. Он загорелся идеей организовать союз лоцманов всех открытых портов Японии, но в короткий срок этого не сделаешь. К тому же и время было неподходящее – новогодние праздники. Поэтому пренебрегать Кимура никак нельзя.

Так рассуждала Йоко, но где-то в глубине души ощущала боль. Измучить Кимура, а потом еще обманом выжимать из этого добрейшего человека последние деньги – ничуть не лучше того, что в народе называют «цуцумотасэ». [44] Йоко с горечью думала о том, как низко она пала. Но сейчас для нее не было на свете никого дороже Курати, ее возлюбленного. При мысли о нем сердце ее болезненно сжималось. Он принес в жертву жену и детей, лишился работы, пренебрег даже репутацией в обществе – и все ради любви к Йоко, он живет ею одною. И она ради него готова на все. Иногда ей до слез хотелось увидеть Садако, но она подавляла в себе это желание, строго храня данный ею обет не видеться с дочерью, полагая, что от этого Курати будет любить ее еще сильнее. Когда-нибудь она сумеет, наверное, возместить Кимура его материальные жертвы. То, что она делает, лишь по видимости цуцумотасэ. И Йоко сказала себе: «Действуй!» Последний листок письма, который она, задумавшись, держала в руке, с шуршанием упал ей на колени.

44

Цуцумотасэ – на русский язык не переводится, смысл заключается в следующем: жена, сговорившись с мужем, инсценирует измену так, чтобы муж смог уличить ее и мнимого соблазнителя в прелюбодеянии, а затем потребовать у своей жертвы деньги.

Некоторое время Йоко рассеянно следила за тем, как из чайника поднимается пар, образуя узоры в полосах электрического света. Потом с тяжелым вздохом достала с полки шкатулку и, устремив глаза куда-то вверх и грызя кисточку для письма, о чем-то задумалась. Вдруг, словно очнувшись, она быстро растерла в тушечнице превосходную китайскую тушь, отчего вокруг распространился легкий запах мускуса, и энергичным, похожим на мужской, почерком в один присест написала на тонкой японской бумаге следующее:

«Стоит начать писать, и никогда не кончишь. Стоит начать спрашивать, не будет конца вопросам. Поэтому я и не писала. Все Ваши письма, за исключением того, что получила сегодня, я порвала, не читая. Прошу Вас, постарайтесь понять, почему я это сделала.

До Вас, очевидно, дошли слухи, что в глазах общества я – человек конченый. Как же я могу называться Вашей женой? Как говорится, каждый получает по заслугам. Отвергнутая родными, родственниками и даже друзьями, я просто не знаю, что делать. Один только Курати-сан, не понимаю почему, не покинул меня и заботится о нас троих. До какой же степени падения я в конце концов дойду? Поистине, каждый получает по заслугам.

Ваше письмо, которое я получила сегодня, тоже следовало бы порвать, не читая, но… Вряд ли нужно объяснять, почему я никому не сообщаю своего адреса.

Это, пожалуй, мое последнее письмо. Желаю Вам благополучия и молю Бога о Ваших успехах.

Только что звонили новогодние колокола.

В ночь под Новый год.

Кимура-сан

от Йо».

Йоко вложила листок в конверт, взяла кисточку и очень быстро и красиво написала адрес. Потом вдруг схватила письмо, хотела порвать, но передумала и швырнула его на циновку. Холодная усмешка чуть тронула ее губы.

Совсем рядом, в храме Дзодзёдзи, громко звонили новогодние колокола, сладкой болью отзываясь в душе Йоко. Вдалеке им вторили колокола других храмов. Прислушиваясь к их перезвону, Йоко уловила в ночном безмолвии и другие звуки. Часы пробили двенадцать, кто-то восторженным голосом читал стихи знаменитых поэтов, кудахтали куры, вероятно чем-то испуганные… Йоко подумала, что жизнь человека – удивительно странная вещь.

Йоко совсем озябла и поднялась, чтобы приготовить постель.