Женщины французского капитана
Шрифт:
В целом же Сезар начинал привыкать к этому безумному на первый взгляд ритму, в котором жила действующая армия. Он обнаружил, что отвечает пока лишь за хорошее исполнение поручений, и старался исполнять их отлично, внутренне подсмеиваясь сам над собой. Возможно, попав в армию лет десять назад, будучи в возрасте Тьерри де Симона, виконт совсем по-другому смотрел бы на всю эту деятельность. Прислушивался к командирам, принимал бы с восторгом идеи, за которые предстоит биться, и с разгону вписался бы в суровое мужское общество, призванное сокрушить тех, кого страна в данный момент посчитала врагами. Но виконт был уже не в том возрасте, чтобы слепо следовать за ведущим, чтобы стать ведомым, не утруждая себя излишними размышлениями;
В тех поручениях, которыми виконт занимался сейчас, и в деле покойного де Эмона сталкивались, пожалуй, два вечных интереса: интересы государства и интересы людей. И оказалось, что люди, которые исполняют приказы, идущие с самого верха, – не безлики, не уродливы в своей массе, а различаются, как и те, кто о политике и войне слышать не хочет. Здесь обострялись все чувства, предвиденье смерти, грозной птицей витавшее над человеческой массой, вытаскивало наверх все самое ценное, позволяло рассмотреть то, что истинно в жизни важно. Постепенно, занимаясь в тот день поручениями, Сезар начинал понимать многое.
Он начинал понимать и невоздержанность капитана де Эмона в связях (для человека столь открытого немыслимо было запирать свои чувства на замок, когда такие женщины находились рядом), и браваду лейтенанта де Бриссона, и самого себя – в своей любви к Ивейн. Как ни странно, именно о ней Сезар много думал в тот день – возможно, потому, что дело, которое он разгадывал, оказалось одним из самых резких, самых пронзительных дел о любви, какие виконт когда-либо решал. Он все-таки думал, что виною тут любовь и что капитан не поделил с кем-то женщину, хотя бы и с Задирой Пьером, а может, с де Кормье; слишком много любви было вокруг Жана-Себастьяна де Эмона – опасно много на войне, и любовь его и убила. Так думал Сезар, не зная, правда ли это, и лишь рассчитывая, что интуиция не подводит его на сей раз. Из мыслей о капитане де Эмоне вырастали мысли об Ивейн, графине де Бриан, посылавшей ему прекрасные умные письма и сказавшей, что она будет ждать его с войны.
Возможно, и следует жениться на ней – на графине, а не на войне, конечно; возможно, это чувство, что сейчас, среди всех этих людей и машин для убийства, становится таким тонким и пронзительным, – это чувство и есть самая настоящая в его жизни любовь. Иного уже не случится. И если ошибаться в этом, так уж лучше вместе с Ивейн, которая вспоминается так отчетливо, будто Сезар видел ее вчера. Видел, прижимал к себе, как Кристель сегодня утром…
Полковник отпустил адъютантов, когда уже стемнело; Сезар и Тьерри вдвоем вышли из штабной палатки и пешком направились к своим. Де Симон сказал, что все устроено, и виконт обнаружил, что он прав: положенная ему палатка стояла как миленькая, рядом с ней возилась Кристель, приготовившая для двоих адъютантов полковника вполне приличный ужин из полученных под расписку продуктов. Тьерри заулыбался ей, а Сезар подозрительно на него покосился – больно уж широкой была улыбка.
– Ваш друг приходил, – застенчиво сказала виконту Кристель, и первый адъютант заулыбался еще шире, хотя, думалось, куда б еще. – Я ему поесть дала. Он позже придет.
– А, Трюшон, – сообразил виконт. – Ладно.
Он устал, но испытывал непривычное возбуждение. Сезар по натуре был одиночкой и впервые жил в одном ритме с таким большим количеством людей, невольно к ним приспосабливаясь. Всю свою жизнь он старательно избегал тематических сборищ, не участвовал ни в каких кружках или собраниях, на баррикады не ходил, и единственное постоянное общество, куда позволил себя завлечь, – это салон мадам де Жерве, да и там виконт умудрялся держаться в сторонке. Но здесь парижские привычки
В одиночку тут не выжить.
Это перестало казаться ему странным и неприемлемым, скорее наоборот, возникло любопытство. А потому виконт поужинал вместе с Тьерри, живо обсуждая события дня и строя предположения, когда терпение Сент-Арно лопнет и маршал велит идти в атаку. Затем Кристель собралась сходить в обоз, и первый адъютант напросился с нею, якобы для охраны. Предлог был так себе, но чуть покрасневшая Кристель ничего не заметила. Сезар отпустил парочку с легким сердцем: лейтенант де Симон – человек чести и ничего лишнего себе не позволит, а с ним молодая женщина в безопасности. Виконт сидел в одиночестве за столом, пил вино мелкими глотками и смотрел на холодные звезды на небе и на огненные звезды костров на земле. Пахло травами – пахло так красиво и пронизывающе, что, казалось, запах этот можно нарисовать. Сезар достал из кармана мундира записную книжку и карандаш и принялся делать заметки при свете масляного фонаря.
Трюшон возник из темноты четверть часа спустя, уселся, не дожидаясь приглашения, и без приглашения же налил себе вина.
– Вы, я смотрю, занятой человек, ваша светлость. Только вечером вас и нашел.
– Мы же договорились, – сказал виконт, не отрываясь от записок. Закончил предложение и только тогда спрятал книжку и карандаш.
– Хорошо. Сезар. Новости рассказывать?
– Конечно, раз уж пришли.
– И то верно. В общем, отыскал я трактирщика. Он помнит, конечно, смутно, но кажется ему, что ушел в тот вечер лейтенант де Бриссон не позже половины девятого. С бутылкой.
– Значит, мог встречаться за южным караулом с де Эмоном? – несмотря на абсурдность версии, сбрасывать ее со счетов пока не приходилось. А вдруг.
– Мог.
– Где был этот караул?
– На южной стороне деревни, – ухмыльнулся Трюшон. В полутьме зрачки его казались неестественно расширенными. – Сейчас ищу, кто там стоял в ту ночь. Списки караульных, конечно же, мне не дали, потому как кому какое дело до караульных, стоявших невесть где невесть когда, да еще в Варне?! Все заняты, тут война идет, а я с такими глупостями. Потому расспрашиваю солдат. Полк есть полк – когда-нибудь они закончатся.
– Такая самоотверженность делает вам честь.
– И не говорите. А что насчет маршала Сент-Арно?
– Я поговорю об этом с полковником завтра, когда маршал прибудет сюда. Он неважно себя чувствует, но я надеюсь выбить для вас встречу.
– Спасибо. Вы настоящий друг.
И помолчали.
– А теперь мои новости, – сказал виконт и вкратце изложил журналисту все, что узнал от Кристель.
Трюшон только хмыкал.
– Все-таки удачливый вы тип! – воскликнул он, когда Сезар закончил говорить. – Никуда не нужно ходить – ценные сведения сами приходят к вам! Надо же, проснулись, а вам дали еще кусок головоломки!
– Беда в том, что он на место не встает, – заметил виконт. – С бутылкой все теперь ясно, но вот с убийством…
– Чего там размышлять? Де Бриссон и убил.
– Я по-прежнему не уверен.
– Вы думаете, все-таки оскорбленный муж?
– Мне не дают покоя слова женщин. Они все отметили, как расстроен был чем-то капитан. И мы знаем теперь, что записку о встрече де Эмон получил в тот день и что на эту встречу, скорее всего, отправился. Ведь к Мадлене он явился в десять, как уговорено, а из кабака ушел не позже восьми. С кем он встретился и что такого этот человек наговорил ему? Или же все мои домыслы неверны, и капитан горевал из-за ссоры с Задирой Пьером, а потом, после отказа госпожи де Кормье отдаться ему, решил рубануть сплеча и сознаться полковнику? Дьявольщина!