Женщины-масонки

Монселе Шарль

Внезапно чья-то рука легла на его плечо, это заставило его оглянуться, и у него вырвался вздох облегчения.

Рядом с ним, весь запыленный, стоял господин Бланшар.

– Ну что? – поспешно спросил Иреней.

– Да что ж, все улажено; вы деретесь завтра на рассвете в дюнах.

– А род оружия?

– Пистолеты,– отвечал господин Бланшар.

– Что ж, пусть будут пистолеты.

– Кроме меня, будут и другие секунданты, а лодочник взялся проводить нас туда.

– Это не имеет значения,– сказал Иреней.– Попросив вас взяться за это дело, я заранее одобрил все ваши действия. Но объясните мне, почему я увидел вас только теперь:

разве вы не понимаете, что я считал минуты в ожидании вас?

– Дуэль, как вам хорошо известно, дело серьезное, особливо в этой пустыне, в которой мы все очутились,– отвечал господин Бланшар.– Где прикажете найти здесь оружейника? Мне пришлось сесть на первый поезд и отправиться за пистолетами в Бордо, куда меня призывали и мои собственные дела…

Иреней сделал знак, показывающий, что скромность не позволяет ему интересоваться делами господина Бланшара.

– О, сущие пустяки!…– продолжал тот.– Я должен был взять одну вещь, отданную на хранение нотариусу… И в конце концов я, кажется, не потратил время даром.

– Нет, нет, конечно, нет,– поторопился заметить Иреней,– и теперь мне остается только, в свою очередь, исполнить свое обещание.

– Иного я от вас и не ожидал.

– Госпожа д'Энгранд, побежденная просьбами мэра Тета, обещала прийти сегодня вечером на благотворительный концерт. Она придет вместе с дочерью и сестрой.

– И что же дальше?

– А дальше, если вы не возражаете, я воспользуюсь этим обстоятельством и представлю вас им.

Господин Бланшар, казалось, задумался.

– Да,– произнес он через несколько мгновений таким тоном, как если бы он разговаривал сам с собой.– Да, вы правы… Здесь или у них… это ведь нейтральная территория. А кроме того, в шуме, в толпе мне будет легче найти удобный случай… Итак, решено, до вечера!

Иреней был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить внимание на эту речь господина Бланшара, произнесенную к тому же вполголоса.

Но тут он заметил, что господин Бланшар намеревается уходить.

– Куда же вы?– спросил Иреней.

– Я хочу предупредить нашего лодочника и договориться с ним на завтрашнее утро. Я вижу его: он вон там, внизу, среди этих дикарей и дикарок.

В самом деле: Пеше (речь шла именно о нем) в настоящий момент находился в центре завистливого внимания своих земляков. И так как всякий триумф имеет и свою обратную сторону, те из «tchankas», кто был больше других недоволен успехом Пеше, грозили ему расправой; они обвиняли его в том, что он коварно подшиб своей палкой ходули двух или трех «tchankas» в тот самый момент, когда они уже вот-вот должны были его опередить и достигнуть цели. Появление господина Бланшара помешало или, по крайней мере, задержало приведение их угроз в действие: заметив, что он намеревается поговорить с Пеше, они расступились и предоставили ему возможность потолковать с лодочником.

Их разговор не занял много времени.

Мы уже дали понять читателю, что Пеше отнюдь не принадлежал к числу людей щепетильных. Хотя господин Бланшар и не объяснил ему, в чем дело, он обещал, что в пять часов утра будет ждать со своей лодкой на некотором расстоянии от гостиницы и отвезет господина Бланшара и его друзей в такое место, где, по его, Пеше, мнению, нет ни малейшей опасности, что кто-нибудь их побеспокоит.

Удовлетворенный заверением Пеше, господин Бланшар пошел своей дорогой, думая только о том, что вечером он будет представлен графине д'Энгранд и маркизе де Пресиньи.

Эта неотвязная мысль

помешала ему заметить, что около четверти часа за ним на почтительном расстоянии шла и наблюдала какая-то женщина, густая вуаль которой не позволяла разглядеть ее лицо.

VII

НА КОНЦЕРТЕ

Гостиные и сады мэрии были открыты для бала и для концерта, являвшимися неизменным добавлением к ежегодной регате. Гостиные и сады примыкали друг к другу, и благодаря чьей-то удачной выдумке в садах были развешаны люстры, гостиные же были заставлены цветами. Присовокупим к сему, что филантропия сделала все от нее зависящее, чтобы как можно лучше провести концерт и составить его программу. Было обеспечено участие пианиста, получившего награду от испанской королевы, равно как и участие этих неизменных «двенадцати горских певцов», которые, в соответствии с географической широтой местности и с требованиями моды, превращались то в тирольских певцов, то в шотландских, то в швейцарских, то в венгерских и даже в «pifferari» [19]

19

Волынщики (итал.)

На сей раз они согласились выступить в качестве всего-навсего «пиренейских певцов».

Черные бархатные куртки и высокие гетры составляли их национальный костюм, который был упомянут среди прочих достопримечательностей программы и который при ближайшем рассмотрении обычно представляет собой костюм горцев всех стран мира.

Кроме того, в программу концерта входили две-три арии из опер, которые должны были исполняться теми меланхолическими девицами, каковые не принадлежат ни к театральному миру, ни к светскому обществу и которые в музыкальных кругах играют приблизительно ту же роль, что летучие рыбки в системе мироздания. Оркестр, музыкантов для коего набрали из разных филармонических обществ департамента, бесспорно, являлся самым блестящим участником концерта.

С наступлением вечера, то есть к восьми часам, начали съезжаться приглашенные. Было тепло, и всюду виднелись только белые платья. Это особое очарование, рожденное жаркими вечерами на морском берегу, постепенно ширилось и ширилось; каждый предмет казался невыразимо прекрасным; деревья качались, словно бросали прозрачные струи; трава, мягкая и нежная, стлалась под ногами; прелестные звуки музыки летели к бледному небу, околдовывая самих исполнителей; с инструментов, с губ музыкантов слетало дыхание самой природы.

В атмосфере этого очарования прогуливались взад и вперед женщины с непокрытыми головами и с букетами в руках.

Но прежде чем перейти к событиям этого вечера, мы должны вернуться к Иренею де Тремеле. Путь к нему покажется нам тем более коротким, что «Гостиница для всего мира» находилась по соседству с мэрией, и сады их примыкали друг к другу.

Иреней был один; он что-то писал.

Он писал, как это делают накануне дуэли даже самые хладнокровные люди. Он был храбр, он проявлял свою храбрость неоднократно, но сейчас он все же не мог совершенно избавиться от власти предчувствий. Лицо его было мрачнее обычного; он невольно стискивал перо, и оно дрожало у него в пальцах. Но он не останавливался, он продолжал писать; можно было предположить, что он не хочет задумываться.