Женщины-масонки
Шрифт:
Вскоре после событий, о которых мы только что рассказали, некий господин поднимался так легко, как могли ему это позволить его шестьдесят лет, по лестнице дома на улице Сен-Жорж – самой элегантной улице Монмартрского предместья.
Можно было подумать, что эта лестница должна привести его на третье небо [32] – с такой радостью совершал свое восхождение этот пожилой господин.
Остановился он лишь на пятом этаже, перед традиционным столиком с выгнутыми ножками. И в течение добрых пяти минут он изо всех сил старался отдышаться.
32
Третье
В Париже квартиры пятого этажа всегда имеют террасы, а стоят не больше, чем квартиры на втором этаже.
Утерев лицо платком, пригладив маленьким гребешком бакенбарды, сняв большим и указательным пальцами несколько пылинок со своих панталон, пожилой господин протянул было руку к шнурку звонка.
Внезапно он передумал.
Вместо того, чтобы позвонить, он постучался.
Сперва он стучал совсем тихонько, как Неморино [33] , желающий разбудить свою возлюбленную; потом постучал сильнее, как встревоженный и раздраженный ревнивец.
33
Неморино – персонаж оперы Гаэтано Доницетти (1797-1848) «Любовный напиток».
– Да подождите! – раздался голос за дверью.– Сегодня вы что-то чересчур торопитесь!
Дверь отворилась, и на пороге показалась маленькая служаночка.
– Ах, это вы, ваше сиятельство!– сказала она.– А я-то думала, что это разносчик воды.
– Да, да, Фанни, это я; только говори потише, прошу тебя.
– А почему это вы не позвонили? Ведь стучат только поставщики!
– Почему?… Почему?…
– Ах, да, я и забыла… Это чтобы застать нас врасплох… Чтобы выследить нас, так ведь? Вечно одни и те же проделки! Кому это взбредет в голову явиться к людям в такую рань?
– А который же теперь час, Фанни? – спросил незнакомец, которого только что назвали «вашим сиятельством».
– Ну, ну, не прикидывайтесь ягненочком! Сами знаете, что сейчас только-только пробило одиннадцать!… Больно много вы этим выиграете, коли барыня не захочет вас принять!
– Как! Фанни, ты думаешь…– побледнев, еле выговорил граф.
– Еще бы! Сами виноваты! А впрочем, успокойтесь: барыня уже два часа как встала.
– А вчера вечером она была в театре?
– Она всего на минуточку показалась в своей аванложе в Варьете. Ах, какое на ней было платье! А белая шляпа! А на шляпе, вокруг тульи, бледно-розовые цветочки вереска! По правде говоря, ваше сиятельство, оно и лучше, что вы ее не видели: вы уж совсем потеряли бы голову!
– Увы! – прошептал граф.
– Да уж знаю я, знаю, что вы и так по уши в нее влюбились! И к чести вашей, надо признаться, что вы любите барыню благородной любовью, оттого-то я и бешусь, когда вижу, что не больно-то она вам благодарна! Правда, не упустит она случая и похвалить вас: «его сиятельство этакий, его сиятельство разэтакий». И Бог мне свидетель, я не из
Но граф не слушал болтовню маленькой служанки.
Он стоял перед зеркалом и, разглядывая свое отражение, водил рукой по лицу, словно желая стереть морщины.
– Так ты говоришь, что Пандора была в Варьете?
– Да, ваше сиятельство.
– Одна?
– Нет, со своей подругой Сарой.
– С высокой блондинкой?
– Вот, вот!
– Ну, а после спектакля?
– А после спектакля барыня проводила Сару до ее двухместной кареты, а сама вернулась домой, и я принесла ей чашку чая. Она полистала книжки, которые вы для нее выбрали и прислали, и раньше, чем пробило без четверти час, она спала сном младенца.
Граф внимательно посмотрел на маленькую горничную и, приложив палец к носу, произнес с видом глубочайшего недоверия:
– Фанни! Фанни!
– Истинная правда, ваше сиятельство!
– Как? Ты хочешь сказать, что по дороге Пандора не заходила в «Мезон Доре»?
– Не заходила, ваше сиятельство!
– А в Английское кафе?
– Ни на одну секундочку!
– Однако до меня дошли слухи о том, что…
– Да бросьте вы! Уж я-то все ваши уловки наизусть знаю!… Ну, а дальше-то что? А что бы вы сделали, если бы барыня и впрямь поехала ужинать куда-нибудь? Ведь она на вашу ревность ноль внимания, сами знаете!
– Это верно,– грустно промолвил граф.
Он опустил голову, и тут на глаза ему попался квадратный листок бумаги – он лежал в куче мусора, которую Фанни намеревалась вымести.
Он подобрал этот листок со всевозможной осторожностью.
– Что это такое?– спросил он.
– Батюшки мои! Сами видите, что это конверт!
– Да, это конверт, и на конверте написано: «Мадемуазель Пандоре, улица Сен-Жорж, 27».
– Ну и ну! И частенько же припадает вам охота рыться в нашем хламе. Если вам нравится копаться в разных бумажонках, так сделайте одолжение: у нас их целый ящик вон там, за дверью!
– Что за странная печать!– заметил граф, вертя в руках конверт.– Пчелиный рой, который облепил лицо неосторожного человека, и надпись: «Все за одну, одна за всех!»
– Смотри-ка! А я и не заметила,– сказала Фанни, в свою очередь, разглядывая конверт.
– Ты не знаешь, когда пришло это письмо?
– Знаю: с час назад.
– Кто его принес?
– Какая-то женщина.
– Женщина?
– Да, она уже вчера приходила два раза; она хотела отдать это письмо в руки самой барыни, не иначе.
– Черт возьми! – пробормотал граф.– Ну, а сегодня утром?
– А сегодня утром я провела ее к барыне.
– И о чем же они говорили?
– Понятия не имею: барыня тут же велела мне выйти из комнаты.
– Дуреха! В твоем-то возрасте ты еще не научилась подслушивать у замочной скважины?
– Ваше сиятельство! Я – честная девушка!
Граф пожал плечами и снова взглянул на печать, стоявшую на конверте, который он не выпускал из рук.
– «Все за одну, одна за всех!» – задумчиво повторил он.– Что бы это могло означать?