Женщины у колодца
Шрифт:
Он говорил очень убедительно и удивлялся что никак не может возбудить её интереса. Что же ей надо, наконец, как вывести её из равновесия? Адвокат осторожно стал приближаться к ней и наконец очутился возле неё. Всё-таки он научился кое-чему в столице и действовал более смело. Он обнял её за талию и сказал:
— Милая барышня, если бы наконец мы могли лучше понять друг друга!
Она встала и выпрямилась, но не побежала к дверям. Ей не казался диким поступок адвоката и она только сказала ему:
— Я надеюсь, вы благородный человек, Фредериксен?
— Разумеется. Гм! Но дамы обыкновенно бывают довольны, если за ними немного ухаживают, —
— Да, конечно, — отвечала она, и села на диван.
Он начал говорить, что встречался с очень многими дамами из общества, бывал во многих собраниях, даже в замке, слушал знаменитых певиц и познакомился с самыми интересными из них. Некоторые были очень изящны и красивы, совсем в его вкусе, очень нарядны, в платьях с очень низким вырезом и в бриллиантах. «Но создать семью вместе с одной из них, избрать её спутницей жизни — о нет, никогда!» — прогремел он и покачал головой. Наоборот, он всегда думал об одной известной даме из своего маленького города и на неё возлагал все свои надежды...
— На Фию, — заметила фрёкен Ольсен.
Адвокат несколько смутился. Это вышло так неожиданно.
— Отчего вы назвали её? — спросил он. Она засмеялась.
— Оставьте Фию в покое, — сказал он. — Пусть она разгуливает в своей красной шляпе и рисует картины! Разве это неправда, что трудно себе представить более бесполезное существо? Но это нас не касается и я не понимаю, зачем мы говорим о ней. Поймите меня, фрёкен Ольсен, искусство и хорошие картины — всё это имеет большое значение. Но, Боже мой, вы ведь совсем не такая, как она, не такая тонкая, хрупкая и не на таких длинных ногах, точно на ходулях. Сохрани меня Бог от неё.
Конечно, ей не было неприятно слышать, что она обладает преимуществами перед Фией Ионсен и адвокат Фредериксен был достаточно красноречив, доказывая это. Она встала и принесла ему пепельницу. Такое внимание, такая заботливость воспламенили его и он прямо заключил её в объятия. Но она только сказала ему: «Ведите себя благородно, Фредериксен!». И однако не ускользнула от него, как мечта, а просто села в кресло. Он был вовсе не опасен для неё, и конечно не съест её — он был только немного груб и не воспитан, как все мужчины, что впрочем не так уже плохо для них.
— Однако, вы должны сознаться, что очень увлекались Фией? — сказала она.
— Фией? Как вы можете это говорить? Художница, малокровная!
Он готов объехать весь мир ради неё, ради фрёкен Ольсен! А ради картин Фии не сделает ни шага! Искусство — это прекрасно, но в ежедневной жизни он предпочитает девушку с такой фигурой, с такими руками и ногами, как у фрёкен Ольсен.
— Ах! — воскликнул он.
— У неё такие прекрасные зубы, — проговорила фрёкен Ольсен.
И зачем они всё говорят о Фии? Он ответил ей на это тем, что приблизился к ней ещё больше, подсунул ей свою руку за спину и ему было приятно ощущать её теплоту. Он хотел сказать ей, что есть одна хорошенькая девушка, которая является украшением своего богатого дома. И это вовсе не Фиа! Он бывал в знатных домах, в высшем обществе, поэтому он может сравнивать. Взгляните на себя и на Фию, фрёкен Ольсен! Всё, что она говорит и делает, и как она выглядит! Ничего нет естественного, всё искусственное, утончённое, одно жеманство! Фрёкен Ольсен смеялась, но он
— Ну, теперь вы должны отпустить меня, — сказала она, и отодвинулась от него.
Пришлось волей-неволей вернуться к более серьёзному и деловому тону. Он заговорил о том, что ближайшие выборы вернут его снова в национальное собрание, а затем, само собою понятно, он попадёт и в правительство. Может показаться, что он слишком уж радужно смотрит на будущее, но ведь нет представителя для мореходства, а он, в качестве председателя матросской комиссии, приобрёл уже основательные познания в этой области.
— Ой, значит, тогда вы сделаётесь государственным советником? — спросила она.
— Согласно всем человеческим расчётам, — отвечал он. Однако она не должна думать, что это его фантазия. Мало того, что уже в газетах на него указывали, как на человека, которому принадлежит будущее, но он и сам кое-что слышал по этому поводу.
— Итак, фрёкен Ольсен, я спрашиваю вас от всего сердца, — снова обратился он к ней, — можете ли вы согласиться разделить мою судьбу, стать женой известного политика, женой государственного советника?
Ответа не было.
Он продолжал говорить и, между прочим, дал ей всё-таки понять, что он, конечно, не придёт в полное отчаяние без неё и что у него есть большие знакомства. Но в данную минуту только она занимает всё.
— Вы хотите сказать, что должны ещё обдумать?
— Да, да, я должна обдумать.
— Как долго?
— Я не знаю.
— Можем ли мы вернуться к этому после выборов?
— А когда это будет?
— Через четыре или пять недель. Я бы так хотел взять вас в Христианию, когда должен буду опять поехать туда. Я тоскую о вас, я люблю вас. Мы устроим своё жилище, будем принимать гостей, разных влиятельных людей, политиков. И вот ещё что: мы купим у вашего зятя две картины. Если я это говорю, то так и будет. Вы должны будете сами выбрать. Подождём, значит, выборов?
— Да, да!
Но она ничего ему не обещала. Когда он ушёл, то она ещё осталась сидеть на месте некоторое время и размышляла. Ничто не было решено для неё, но ничто и не было потеряно. Может случиться, что у неё будет такой муж, к приезду которого город украсится флагами!
На лестнице послышались шаги. Неужели он возвращается? Нет, её ждала ещё большая неожиданность: в комнату вошёл её отец и консул Ионсен, никогда ещё не переступавший порога дома Ольсена. Он пришёл, чтобы предложить Ольсену купить его загородный дом.
XXIX
Положение консула Ионсена было гораздо серьёзнее, чем это думали. Он вовсе не старался скрыть, что пароход не был застрахован. В первую минуту он так растерялся, что даже сам громко объявил это, и теперь обнаружились последствия его собственной неосторожности. И ему самому, и его делопроизводителю Бернтсену пришлось немало потрудиться, чтобы удержать перепуганных кредиторов, нахлынувших в консульство. Но Бернтсен был настоящее сокровище. Он старался их успокоить, насколько был в состоянии. Среди всеобщего волнения, господствующего в городе, он один сохранял свежую голову, хотя, конечно, он всё же должен был подумать и о себе.