Женщины
Шрифт:
— Но я должна, — сказала Фрэнки.
Она не переставала думать о Вьетнаме с той минуты, как узнала о смерти брата. И как теперь отказаться от обязательств перед армией, как остаться с родителями, скорбеть вместе с ними здесь, в безопасности? Но что-то менять было поздно. Она поставила подпись, дала слово.
— У меня нет выбора, мам. Я не могу отменить решение. — Она повернулась к матери: — Благослови меня. Пожалуйста. Скажи, что гордишься мной.
На одно мгновение Фрэнки увидела боль в маминых глазах. Румянец оставил ее щеки, лицо осунулось.
Бледная и изможденная, она смотрела
— Горжусь тобой?
— Мама, не переживай за меня. Я вернусь. Обещаю.
— Твой брат говорил мне то же самое, — сказала она сорвавшимся голосом, затем на секунду замолчала, словно хотела что-то добавить. Но вместо этого медленно встала и пошла к дому.
— Прости меня, — прошептала Фрэнки так тихо, что мама вряд ли услышала. Но какая теперь разница?
Слишком поздно для слов.
Слишком поздно брать их назад.
Глава четвертая
На курсах основной подготовки Фрэнки отлично себя показала. Она научилась маршировать, надевать армейские ботинки и противогаз на время (тревогу могут объявить даже ночью, на войне каждая секунда на счету), накладывать шины, обрабатывать раны, бегать с носилками и ставить капельницы. А перевязки у нее получались быстрее всех в группе.
К началу марта Фрэнки была полностью готова применить свои навыки на практике. Она сложила вещи в большую армейскую сумку и тщательно проверила содержимое: бронежилет, каска, ботинки, туалетные принадлежности, белая медицинская форма и китель.
Совсем скоро она будет там. Пересадка в Гонолулу, пара часов ожидания — и вот она поднимается в самолет, который доставит ее во Вьетнам, единственная женщина на двести пятьдесят семь мужчин.
В отличие от солдат в свободных оливково-зеленых брюках, аккуратно заправленных в ботинки, Фрэнки должна была лететь в парадной форме: пилотка, зеленый китель, узкая юбка, капроновые чулки и черные лакированные туфли. И в придачу еще и пояс для чулок. Садясь на самолет в Техасе, она знала, что лететь в таком обмундировании будет неудобно, но двадцать два часа спустя поняла, что это совершенно невыносимо. Просто смешно носить чулки, когда все давно перешли на колготки.
Закинув сумку на багажную полку, Фрэнки села у окна, но едва коснулась сиденья, как подвязка для чулок отстегнулась и больно шлепнула ее по бедру. Все попытки застегнуть подвязку оказались безуспешны.
В узком проходе толкались солдаты, они болтали и громко смеялись. Многие были ее ровесниками или даже младше — восемнадцать, девятнадцать лет.
Рядом с ней остановился капитан в мятой, испачканной форме:
— Не возражаете, если я сяду, лейтенант?
— Конечно, нет, капитан.
Он сел на место у прохода. Даже в мешковатой форме было заметно, какой он худой. На лице залегли глубокие морщины. От одежды слегка пахло сыростью.
— Норм Бронсон, — устало улыбнулся он.
— Фрэнки Макграт. Медсестра.
— Вы молодец, Фрэнки. Медсестры нам очень нужны.
Самолет набрал скорость, оторвался от взлетно-посадочной полосы
— Как там? — спросила она. — Во Вьетнаме?
— Словами не объяснишь, мэм. Я могу рассказывать хоть целый день, но к такому не подготовишь. На месте вы сразу поймете, что к чему. Главное, не высовывайтесь. — Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Фрэнки впервые видела, чтобы кто-то так быстро засыпал.
Она открыла небольшую черную сумку, достала информационный буклет и прочла его в тысячный раз. Повторение и зубрежка всегда ее успокаивали, она была образцовой студенткой, а теперь хотела стать образцовой медсестрой. Это был единственный способ доказать родителям, что она поступила правильно, а не только храбро. Успех всегда много для них значил.
Готовясь к поездке, она обвела все воинские части и госпитали на карте Вьетнама и запомнила их расположение. Наизусть выучила правила поведения в армии: что можно и что нельзя делать на базе, какую форму в каких случаях носить, как обращаться с огнестрельным оружием и самое важное — всегда гордиться тем, что ты на военной службе.
В армии во всем была логика. Правила существовали не просто для галочки, они поддерживали порядок и дух товарищества. Вся система была устроена так, чтобы солдаты — мужчины и женщины — подчинялись уставу и работали в команде. Это могло спасти им жизнь. Быть частью целого, знать свое дело и без вопросов выполнять приказы — все это Фрэнки вполне устраивало.
Она много раз говорила маме, что настоящей войны не увидит — в отличие от этих мужчин, летящих сейчас вместе с ней. Ее не отправят на передовую, в нее не будут стрелять. Она едет спасать чужие жизни, а не рисковать собственной. Военные медсестры работают в больших светлых зданиях, таких как Третий полевой госпиталь в Сайгоне — защищенный высоким забором и расположенный далеко от линии фронта.
Фрэнки закрыла глаза и позволила ревущему двигателю себя убаюкать. Она слышала, как галдят и смеются солдаты, как кто-то открывает кока-колу, как раздают сэндвичи. Она представила Финли на этом самолете — вот он сидит рядом и держит ее за руку. На мгновение она забыла, что его больше нет, и улыбнулась. «Скоро увидимся», — подумала она, но улыбка быстро исчезла.
Засыпая, она услышала, как капитан Бронсон тихо пробормотал:
— Отправляют долбаных детей…
Когда Фрэнки проснулась, было тихо, если не считать рева двигателей за бортом. Шторки почти на всех иллюминаторах были опущены. Лишь пара тусклых лампочек отбрасывала свет на головы притихших солдат.
Шутки, крики и громкий смех остались позади. Воздух словно загустел, дышать стало тяжелее. Новобранцы, которых легко было узнать по чистой, опрятной форме, ерзали, переглядывались, нервно улыбались. Другие солдаты, такие как капитан Бронсон, уставшие мужчины в потрепанной форме, сидели почти неподвижно.
Капитан открыл глаза — единственная перемена, по которой стало понятно, что он больше не спит.
Вдруг самолет вильнул, накренился и перевернулся на бок, а затем резко спикировал. Фрэнки ударилась головой о переднее сиденье. Багажные полки открылись, вниз посыпались сумки, среди них была и сумка Фрэнки.