Женская рука
Шрифт:
— Мне ужасно жаль, что вам надо так спешить, — начала она. — Но я понимаю, вам хочется до отъезда побыть еще немного с профессором Прото. Мне всегда будет казаться, у него против меня зуб, оттого что нельзя было пригласить и его тоже.
Когда тебя это уже ни к чему не обязывает, легче говорить искренне.
Даусона, верно, озадачило, что замок его дешевого чемодана явно сломан. Он все мудрил над заржавевшей защелкой.
— Побыть с Протосингелопулосом? — сказал он. — Я думаю, он уже уехал
— Но Хэролд сказал…
Хэролд звал араба, чтобы тот протер ветровое стекло машины. Он стоял к ним спиной. Кто знает, уловил ли он обрывок разговора между нею и другом. Вечно он поглощен уходом за машиной. Или хлопком. Или, надо признать, тут она ощутила укол совести, женой.
А Даусон ничуть не озадачен, поняла она. Смотрит в сторону, скрывая то, что понял, и уедет, увозя с собой ее тайну. К счастью, он слишком туп или слишком честен, чтобы тайной воспользоваться.
— До свидания, мистер Даусон, — сказала она. — Надеюсь, вы скоро совсем окрепнете.
Он странно засмеялся и, глядя на свои ножищи, ответил:
— Я вовсе не чувствовал себя больным. Ничего такого не замечал. Просто мне сказали, что я болен.
Потом Хэролд повез своего друга, свою обузу, прочь. Даусон помахал или просто поднял короткопалую руку. Хэролд тоже помахал в знак, что скоро они будут вместе и одни, без помех; а она смотрела на Хэролда. Ей случалось ловить себя на мысли — вот бы Хэролд серьезно заболел, тогда можно будет доказать свою преданность ему, скрытую за ее манерой держаться. Представлялось — он лежит под противомоскитной сеткой, в приглушенном свете виден его изможденный, восковой профиль. И она оттягивает, вбирает в себя его жар.
Но болезни одолевали не Хэролда, а ее, пустяковые, досадные. Это было унизительно.
В свои шестьдесят Ивлин недурно сохранилась. Хотя в молодости она казалась тощей, к шестидесяти, можно было счесть, у нее стройная фигурка, и она еще подчеркивала это впечатление шляпами. По счастью, у нее хороший вкус, в этом ее уверило зеркало. Это подтверждали и окна, окна автобусов, когда во время движения она, покачиваясь, позволяла себе прислониться к плечу мужа, ведь, оказавшись на пенсии, он почти всегда был рядом.
Порой она задумывалась, в какой мере мужчина, истинный мужчина, вроде Хэролда, сознает ту роль, какую играет в его жизни нежность женщины. Задумалась об этом и в послеполуденный час, когда автобус увозил их от того побережья. На ней было пальто с воротником из чернобурки, не столько модной, сколько неустаревающей, как наряды вдовствующей королевы.
— Взять хоть глажку, — говорил Хэролд. — Непростая задача. Правда, можно заплатить какой-нибудь женщине. Наверно, Клем так и обходится. Да еще покупки. Видеть не могу мужчину с сеткой.
— Ты меня удивляешь, —
— Клем мне невероятно интересен.
— Ну, о вкусах не спорят. Что за книги ты покупаешь! В русском романе я и имена-то никак не удержу в памяти от страницы к странице.
Она засмеялась, но снисходительно. Стоило Хэролду пожелать, и она нередко занималась отчаянной скучищей.
— Ох уж этот Даусон. Помню, увидала его с книгой в руках, — заново начала она, полузакрыв глаза. — А только сомневаюсь, вправду ли он способен читать.
— Думаю, ему это необязательно.
— Ну, знаешь, милый!
Свет, в котором Хэролд видел своего друга, заставил ее вовсе закрыть глаза.
— Мне кажется, Клем так же ни в ком и ни в чем не нуждается, как что-нибудь цельное, скажем… — он с трудом подыскивал сравнение, — глыба стекла.
Ивлин открыла глаза. Хэролд даже вспотел от напряжения.
— Да кто он такой? — спросила она. — Был всего-навсего корабельным механиком. С тем и вышел на пенсию. Торчит один в глуши на австралийском побережье. И что? И больше ничего!
— Возможно, сам он прожил жизнь ничем не интересную. Но он поглощает… и отражает… опыт.
Хэролд чуть не поперхнулся своими словами. Под конец он достал трубку.
Ивлин не на шутку встревожилась.
— А чем он болел? — спросила она. — Когда его в Египте ссадили с корабля?
— По-моему, у него был нервный срыв.
Ивлин облизнула пересохшие губы.
— Ты никогда мне не говорил, — сказала она.
— Не говорил? Наверно, я вообще не все говорю. А ты все?
— Стараюсь, — сказала она.
Автобус въезжал в город. Сейчас, вновь глядя на город, каждый смутно недоумевал, неужели они сами захотели тут поселиться.
— Больше всего меня восхищает в Даусоне его способность поступать, как решит, — резко сказал Хэролд Фезэкерли.
— А разве мы, в сущности, не всегда поступаем, как решили? — сонно, покачиваясь на сиденье, пробормотала Ивлин.
Но вдруг повернулась к мужу и спросила с величайшей серьезностью, что было не свойственно ей, даже в самые серьезные ее минуты:
— Хэролд, ты думаешь, Даусон гомик?
— С чего ты взяла?
— Не знаю. — Ивлин пожала плечами. — Говорят, это от моряцкой жизни.
— Он же не в военно-морском флоте служил. На пассажирском пароходе женщины не очень-то оставляют им такую возможность.
— Да уж!
Ивлин хихикнула. Ей нравилось, как он рассуждает. Хорошо, что она вышла за Хэролда, стоит дать ему повод для эдакого пикантного разговора, и он не упустит случая. Он уважал в ней утонченность, которую многие мужчины, едва распознав, постарались бы придушить.