Женская сила
Шрифт:
– Виноградова, ты жива! – обрадовалась та из трубки.
– Уже знаете?
– А то! Весь завод гудит. Соколову все готовы на руках носить.
– Лидия Андреевна, возвращаясь к нашему утреннему разговору… Я вот тут поняла, что если женщина свою силу к мужику не прикладывает, то дело – швах! Сила эта может бабу изнутри разорвать.
– Ну да! Похоже на то. Если б Элеонора наша замужем была, глядишь, нам бы всем тут полегче было.
– Так что вы там по Ильичу своему не сильно шандарахайте. Мне его жалко. Хороший он у вас.
– Не буду. Я его в отпуск увезу. Пора. Тем более что у меня по графику как раз в июне. Да и у них там в правительстве затишье. Пока то, се. А тебе я адвоката отличного нашла. Записывай телефон.
Адвокат,
– Если супруг ваш на заседание не явится, то на третий раз разведут автоматически, даже без его согласия. Так что максимум месяца через два вы будете вольной птицей, – успокоил он Таню, когда она высказала опасение, что Белов может против развода возражать или вообще уйти в очередной запой.
Сроки развода Таню вполне устраивали, ведь она планировала решить этот вопрос до конца лета. После внезапного появления на даче Белов предпринял еще несколько попыток примирения с Таней, а потом как-то затаился. Видимо, устал. Однако Григория Таня решила на всякий случай до начала лета оставить у родителей.
Когда Таня ехала от адвоката, ей позвонил прораб, который, сославшись на Ирку Федотову, выразил готовность немедленно осмотреть требующий ремонта объект. Таня договорилась встретиться с прорабом на месте и поспешила на Таврическую улицу. Она уже не стала искать на улице место для парковки, а сразу заехала во двор. На Танином парковочном месте, прямо на асфальте красовалась огромная белая надпись «Жидовская морда». Надпись была выполнена художественно нестираемой краской, которой красят на дороге разделительную полосу. Такую фиг отмоешь! Видимо, баба на «ягуаре» расстаралась. Это ее табличка «Левинсоны» на дверях Таниной квартиры так попутала. Хорошо, что Давид Лазаревич этого безобразия не видит. Хотя в городе Санкт-Петербурге антисемитизм стал уже явлением несколько раритетным. Сейчас народ все больше лицами кавказской национальности недоволен. И кавказскими лицами, и узбекскими, и таджикскими. Таня поставила машину и огляделась. «Ягуар» красовался неподалеку. Таня поискала глазами подходящий гвоздик, а потом спохватилась. Неужели она будет опускаться до уровня этой бабищи? Нет, не будет, но очень хочется. Особенно хочется нацарапать ей на «ягуаре» слово какое-нибудь хорошее. Таня взяла себя в руки и вышла к парадному, ожидать прораба. Прораб, к Таниному удивлению, ни на минуту не опоздал и оказался похож на упитанного таракана. Он по-деловому обошел квартиру, специальным прибором замерил все помещения, сфотографировал комнаты и, посверкивая бесовским взглядом, записал все Танины пожелания в блокнот. Затем, чуть не выпав из окна, осмотрел окрестности, посетовал на отсутствие возможности для установки пухты для мусора, что-то такое сказал про стесненность и связанное с ней удорожание, но в результате смету пообещался выдать прямо завтра. В целом после общения с прорабом у Тани сложилось благоприятное впечатление о его предприятии, чувствовалось, что контора, рекомендованная Иркой, солидная и тянуть кота за хвост никто не будет. Однако, как и велела ей Ирка, Таня пригрозила прорабу, что обязательно покажет смету Федотовой. После этого тот слега поскучнел лицом и отбыл восвояси осмечивать объект.
Смету, которую прораб, как и обещал, на следующий день прислал по факсу, Таня разглядывала с открытым ртом. Даже не заметила, как в кабинете материализовался Муравлев.
– Чегой-то? – спросил он и вырвал смету у Тани из рук.
Таня тяжело вздохнула. Муравлев повертел смету и так и этак, а потом замер, увидев итоговую цифру.
– Что, Виноградова, никак дворец строишь? – Муравлев уютно устроился в кресле для посетителей.
– Да
– Я и говорю – дворец в отдельно взятой квартире. Таврический. Где ж еще бедной разведенке-то проживать? Ты ж теперь без итальянской мозаики в ванной жить никак не сможешь. Унитазы опять же, как я погляжу, самые замысловатые выбрала. Может, тебе разводиться не стоит? Тебе на эти кандибоберы одной никак не заработать. – Муравлев помахал сметой в воздухе. – Ну разве что у нас на заводе сопрешь чего-нибудь. Но опять же одной тебе столько ни в жисть не унести.
– Вадим Михайлович, кончайте глумиться и отдайте смету. Она предварительная, – заныла Таня, пустив по щеке одинокую слезу. Слеза у Тани Виноградовой всегда особенно хорошо получалась.
– Ладно, держи. – Муравлев отдал Тане смету. – Мой тебе совет – сделай основное. Санузлы и кухню. Кстати, сантехника в магазинах имеется не дизайнерская, но вполне даже приличная. И пять комнат тебе сразу без надобности. Двух вам с Григорием вполне хватит.
– Конечно. – Таня горестно шмыгнула носом.
– Ну вот и сделай в остальных черновую отделку. А потом потихоньку-полегоньку с Божьей помощью все и осилишь. Откорректированную смету обязательно мне покажи. Матпомощь тебе выделим. – Муравлев встал и пошел к выходу.
– Ой, спасибо! – обрадовалась Таня. – Если с матпомощью, так мне и на итальянскую мозаику хватит.
– Я тебе говорил, Виноградова, что пристукну тебя когда-нибудь? – Муравлев показал Тане огромный кулак и исчез за дверью.
– Сергевна? Ты чего такая печальная? Чего нос повесила? – Толстяк плюхнулся на лавочку рядом с Иркой Федотовой и с видимым удовольствием вытянул короткие ноги в элегантных ботинках. Ботинки были фирмы «Балдинини», из последней коллекции, и Ирка сразу прониклась уважением к их владельцу. Откуда-то она этого дядьку хорошо знала, но вот вспомнить никак не могла. То ли он ей как-то растаможивал товар, то ли в банке с кредитом помогал. Ирка мучилась, но не сознаваться же, мол, я вас, товарищ, ни хрена не помню, так что идите отсюда. Опять же чувство глубокого уважения к дядьке никуда не девалось. Можно сказать, крепко засело в Ирке. Кроме того, Ирка точно знала, что с дядькой этим она давным-давно перешла на «ты». Может, он одноклассник? Или доктор? Нет, что же это такое с памятью делается? Вот давеча баба к ней в магазине кинулась с поцелуями. Ирка только из разговора и поняла, что училась с этой бабой в университете, а вспомнить ее так и не вспомнила. Конечно, вида не подала, поцелушечки и мусики-пусики исполнила, но потом башку себе сломала. И вот опять. Хотя тут случай другой. Самого-то толстяка Ирка помнила, причем хорошо. Не помнила только, откуда его знает.
– А с чего веселиться-то? – поинтересовалась у него хмурая Ирка с легкой ехидцей в голосе.
– Как с чего? Весна! Лето на носу, птички поют, лягушки квакают, летняя коллекция у тебя на ура идет! – Толстяк зажмурился, как сытый кот, разве что не заурчал.
Ирка вспомнила про выручку за новую летнюю коллекцию и посветлела лицом.
– Вот скажи, я хорошенькая? – Ирка преисполнилась доверием к толстяку и решила спросить про важное.
– Ха! – Толстяк хлопнул себя по упитанным ляжкам. – Ты, деточка, не просто хорошенькая. Ты – красавица. Одна на миллион! Можно сказать, штучной сборки.
Такой ответ Ирке, конечно, понравился.
– Тогда объясни, почему я все время одна? – Этот вопрос мучил Ирку практически всю жизнь. – Почему я – одна на миллион, и одна? Почему ко мне никто не подойдет и не полюбит? Не скажет: «Давай, прекрасная красавица, жить вместе долго и счастливо!»?
– Так уж и никто? – хитро ухмыльнулся толстяк.
– Ну кроме Котельникова, конечно! Он всегда тут как тут. Может, это судьба? И надо соглашаться. Простить и забыть? Тьфу ты, прости господи! – Ирка вспомнила толстомясую бабу, с отвращением плюнула на газон и перекрестилась.