Женская солидарность
Шрифт:
— Бедняги!
— Мой босс так не считает. Он думает, что все это очень смешно. В конце пьесы Мэри-Джейн оставляет работу и уезжает в город. Снимает комнату в доме, в котором, как оказывается, живет Фрэнк, но хотя они там неожиданно встречаются снова, но проходят мимо друг друга на лестнице, как чужие.
— Ты хочешь сказать, что конец несчастливый?
— Да. И поэтому я думаю, что его ждет провал. Вся движущая пружина у этой пьесы неправильна.
— Не понимаю этого, — сказала Марти. — Он был таким многообещающим вначале. Такие чудные
— Как я могу забыть? Отец говорил, что это лучшая пьеса, в которой он когда-либо играл. Не могу понять, что случилось с Моллинсоном с тех пор. Он как будто потерял себя.
— Если он не выйдет из кризиса, то совершенно разорится! Еще одна пьеса вроде последней, и на него никто не пойдет.
— Обидно будет, если он снова потерпит неудачу, — тихо промолвила Энн. — Не хочется сочувствовать ему после того, как он обошелся с Розали, но ничего не могу с собой поделать. Кстати, мама считает, что я живу у тебя.
Марти поежилась.
— Ты сказала, что поедешь домой, если не получишь роли.
— Но я играю роль! Я решила, что дам Моллинсону попробовать собственного снадобья, и сделаю это.
— Он слишком большой циник, чтобы ты смогла его поймать.
— Случались и более странные вещи, — живо проговорила Энн и, наклонившись, поцеловала морщинистую щеку. — Марти, обо мне не беспокойся. Если что-то пойдет наперекосяк, я бегом прибегу к тебе.
Весь июль Пол работал над пьесой, а в первую пятницу августа уехал из города, забрав с собой законченную рукопись.
Энн решила не ехать на выходные домой. Так приятно было субботним утром поваляться в постели, зная, что впереди два дня, полностью ей принадлежащие. Днем она побродила по Хэмпстеду, по его узким холмистым улочкам, отходящим от главной дороги, разглядывая высокие дома эпохи регентства, с их нарядными парадными дверьми.
В воскресенье вечером она сходила на концерт в Кенвуд Хауз и послушала камерную музыку. Возвращаясь в сумерках домой, она размышляла о ситуации, в которой оказалась с Моллинсоном: права ли она, решив стать судьей его поступкам. Она заснула, так и не найдя ответа на этот вопрос.
В понедельник утром Пол не вернулся, и Энн пошла в сад. Вдоль дорожек цвели цветы, яркие головки петуний раздвигали траву лужайки. Она села на траву и опустила лицо поближе к цветам, их запах заполнил ее. Двенадцать часов, а Пола все не было. Тогда она вытянулась на траве и закрыла глаза.
Войдя в гостиную. Пол Моллинсон раздраженно огляделся в поисках секретарши. Комната была пуста, и он прошел к письменному столу. Обернувшись, чтобы взять сигарету, он увидел через французское окно голубое пятно на лужайке и вышел в сад посмотреть, что там такое. Это была мисс Лестер. Она лежала на траве и спала, положив руку под голову. Он подошел поближе и наклонился к ней. Пожалуй, это была единственная возможность как следует рассмотреть эту девушку, таким странным образом вошедшую в его жизнь. С закрытыми глазами она казалась моложе
Когда он стал над ней, разглядывая, он заслонил солнце. Энн открыла глаза и посмотрела прямо ему в лицо.
Она покраснела и, быстро поправив бретельку, вскочила на ноги, стараясь пригладить растрепавшиеся волосы.
— Вы делаете так только хуже, — с юмором заметил он. — И еще в них полно травинок.
Протянув руку, он вытащил из ее волос несколько стебельков:
— Зеленое с золотом — очень приятное сочетание.
Энн шагнула в сторону.
— Я ждала вас все утро.
— Меня задержали. Если бы я знал заранее, я сказал бы, что вы сегодня свободны.
Они двинулись к дому, и Энн остановилась, увидев, что в гостиной сидит какая-то женщина.
Пол Моллинсон прошел в комнату впереди нее.
— Ты быстро справилась, Сирина.
— Я только попудрилась. У тебя там все приготовлено для гостей-женщин, — голос был легким и приятным. Он чем-то напоминал голос Энн, но на этом сходство кончалось.
— Энн, это Сирина Браун. Возможно, вы видели ее в новой пьесе в Олдвиче?
— Она должна быть очень ярой театралкой, чтобы увидеть ее, — протянула Сирина, а ее большие голубые глаза внимательно оценивали Энн. — Так вы и есть та новая секретарша, о которой мне рассказывал Пол? Та, которая помогает ему с пьесой?
Энн покраснела.
— Я не уверена, что это так называется.
Сирина Браун рассмеялась.
— Я просто стараюсь быть тактичной, дорогуша. Пол говорил об этом не совсем в таких выражениях. Но должна заметить, вы резко отличаетесь от мисс Финк, — актриса обернулась к Полу. — Я всегда говорила, что тебе надо избавиться от этого дракона, правда?
— Я не избавился от нее, — возразил Пол. — Она попала в больницу с аппендицитом.
Сирина сделала гримасу.
— Ты хочешь сказать, что я снова увижу ее.
— Если к тому времени мы еще будем друзьями.
— Как ты ужасно говоришь!
— Можно ли меня в этом винить? — голос Пола звучал резко, почти грубо, и Энн почувствовала себя неловко, как будто она подслушала что-то очень личное.
— На ланч мне оставить вас, мистер Моллинсон? — в растерянности спросила Энн.
— Разумеется, нет. Смизи накрыла на всех в столовой.
— Тогда пойдем и поедим, — заторопилась Сирина, — я умираю с голоду.
Актриса поднялась на ноги, и Энн увидела, что она очень маленького роста, едва ли больше пяти футов. Все в ней было миниатюрным: нежное овальное личико, пухлые губки, вздернутый носик, изящная фигурка и ладные руки с длинными пальцами и продолговатыми ногтями. Она напоминала миниатюрную, дорогую безделушку. Даже ее волосы воскрешали в памяти пасторали позапрошлого века: они были бледно-рыжими, редкого, прелестного оттенка. Длинные и прямые, они падали на плечи, выдавая продуманность имиджа.