Женская верность
Шрифт:
— На жисть зарабатывать — больно хлеб тяжел. Да и взять могу токмо на пропитанье. За ради денег не могу. Грех, потому. И себя губить не буду, — так она объяснила Устинье своё нежелание пользоваться своим даром и полученными знаниями.
Но было одно обстоятельство, которое обсуждали в Покровском и так и этак. Сама Мария совсем не красавица, да ещё будучи подростком в бане ошпарила себе ногу. Нога долго болела. Отчего высохла, стала заметно тоньше другой, по виду — даже короче, да и в коленке гнуться перестала. Но замуж её взял парень видный, работящий. Жили не хуже, а даже лучше многих. Вот только бог детей
Устинья с Акулиной посоветовались и решили, поговорив с ребятами, отписать тётке Марии, что пусть приезжает. Пока у них поживет. Хоть их шестеро в одной комнате живет, ну в тесноте да не в обиде. А там, на работу устроится — хоть маленькую комнатушку в бараке, а дадут.
На тот момент строительство бараков шло полным ходом. И бараки стали строить не засыпные, в каком они жили, а из брёвен. Куда теплее и основательнее.
Мария долго не собиралась. Распродала хозяйство, продала дом и, собрав оставшиеся вещи, приехала к Родкиным. Стали жить в одной комнате всемером. Освоилась она на новом месте быстро. Поняв, что если пойдет работать на завод, то комнату дадут быстро, рабочие руки требовались. Несмотря на хромоту, Мария устроилась работать на основное производство. И правда, не прошло и трех месяцев, как ей дали комнату в новом бараке. Новый, рубленный из хороших брёвен барак, по сравнению с засыпным, в котором жили Родкины, выглядел просто на зависть. Марии дали комнату двенадцатиметровку, как одиночке.
Но не прошло и полгода, как однажды в выходной день, Мария, придя как обычно в гости к Родкиным, сказала, что у неё есть новость.
— На работе вместе со мной работает мужчина. Самостоятельный, видный, непьющий. Звать Павел. Вот предлагает сойтись с ним. Но прямо уж не знаю, сразу расписаться, али пожить, посмотреть, что из него выйдет?
— Семья, дети есть? — Акулина даже не удивилась, будто ожидая чего-то такого.
— Нет и женат не был.
— Энто как же ты такого выискала? Счас и молодым девкам не за кого замуж итить, — Устинья и удивилась, и насторожилась.
— Бог послал. Что ж мне тапереча в пользу девок отказаться?
— Устишка права. Чего тебе терять? Сойдитесь, раз тебе такая охота пришла, поживите. А там видно будет. Уживетесь, так и распишитесь, — посоветовала Акулина.
— А живёт-то где?
— Да где все парни — в общежитии.
— А лет-то твому соколу сколь будет? — спросила Устинья.
— Ну чего взялась душу мне трепать? Не старей меня. Ровесников — то почитай всех война унесла. Дак мне трухлявый пень-то в доме зачем? — вспылила Мария.
— Ну, твово ума дело. Уж не девка. Гляди сама. А серчать чего? Ты сама по себе. Мы сами по себе. Чем могли — помогли. А совет наш тебе, так понимаю, для одного места дверка. Сама себя успокоить пришла. Поступай, как знаешь, — и Акулина поправила кончики головного платка.
— Хоть Тихона и нет в живых, да вы мне всё одно сродственники. Как там далее будет — жисть покажет. А не посоветоваться не могу — сердце не позволяет. А на счёт
— Пойду уж.
— Пошли, провожу до дороги, — Акулина тоже поднялась.
На выходе из барака столкнулись с Еленой. Рядом шел высокий стройный моряк. Елена ему даже до плеча не доставала.
— Здрасте, тетя Мария, — Елена и моряк остановились.
— Вот, это моя тётя Лина, а это моя тётя Мария, — поочередно кивнула Елена.
— Петр Сафонов, — и моряк картинно вытянулся. Видно было, что сам себе нравиться.
— Ну, щё ж, идите домой, Устишка там одна. Я счас провожу тётку Машу и вернусь, — и Акулина заторопилась догонять Марию.
Когда Акулина вернулась назад, то Петр и Устинья сидели возле стола, а Елена стояла возле кровати.
— Вот, свататься пришёл… Али теперь Советская власть по иному энто дело делает, — Устинья нервничала. И ни красавец моряк, ни его "сурьезные" намерения, не могли её успокоить. Уж слишком неожиданно свалился он на её голову.
— Я в отпуске, после госпиталя. Еду домой к матери. Живет она в Алтайском крае в городе Бийске. Одна. Отец от болезни помер, я ещё маленький был. Отпуску две недели. Да неделю добавили, чтоб в Красноярск на завод документы доставить. Я уж вторую неделю тут. Не успею мать повидать. Один я у неё. Прошу, разрешите нам с Еленой расписаться. А то я никак не успеваю. А она без вашего согласия не согласна.
Говорил моряк четко, ясно, хоть и видать по всему — волнуется.
— Какой докУмент есть? — спросила Акулина.
— Вот, — и моряк протянул военный билет с вложенным в него командировочным удостоверением.
Акулина взяла красную книжицу, посмотрела на фотографию, на моряка…
— Ну, щё ж, давайте не будем в спешке энто дело решать. Оно на всю жисть вам обоим.
— Как это не будем? Нам ещё расписаться надо успеть. Да и билеты купить, а то мне как холостому военный комендант только один дает!
— Какие такие билеты? — от неожиданности и удивления глаза Устиньи стали круглыми, как у птицы.
— А мы решили, что как распишемся, я Елену к матери отвезу. А то она одна там. Мне-то ещё на подлодку возвращаться — дослуживать… Да и вообще, мне ещё два года на подлодке ходить. И хоть недельку с матерью побыть.
— Лёнка, ты никак ополоумела. Тебя ж с работы не отпустят. Ни слова, ни полслова. Накося, матерь — думай что хош.
— Ладно, давайте оставим энтот вопрос до завтра. Всё одно враз его не решим. А дров може и наломаем. Давай-ка ты, Петро, завтра заходи, а мы пока тут покумекаем, что да как.
— Счас уж Иван с Ильей подойдут.
— Ладно, пойдем Петя, провожу. Уж лучше их не дожидаться.
— Почему это? Ничего плохого я не предлагаю. Сами-то они тоже монашествовать не собираются, наверно. А я — человек военный, как приказано. Так что ж теперь холостым вековать?
На том и порешили, что вечером всей семьёй обсудят "энтот вопрос", а из утра он придет — всё будет ясно. Потому как утро вечера мудренее.
Весь вечер вся семья судила и рядила так и этак. А Елена, сидя на полатях, уливалась слезами.