Жены и дочери
Шрифт:
Молли настолько изнурила себя рыданиями, что почувствовала, что не может ни встать, ни уйти. Она села на скамью, вздохнула и так сильно побледнела, что ему показалось, сейчас она упадет в обморок.
— Подождите немного, — просьба Роджера оказалась излишней, поскольку Молли не могла пошевелиться. Он стремительно сбегал к какому-то источнику, известному ему в лесу, и через пару минут вернулся, ступая осторожно и неся немного воды в широком зеленом листе, свернутом в виде чаши. Но даже эти капли воды пошли ей на пользу.
— Спасибо, — сказала Молли. — Теперь я смогу вернуться, через некоторое время. Не задерживайтесь.
— Вы должны разрешить
Несколько минут они провели в молчании. Роджер сорвал с ясеня несколько необычных листов и рассматривал их отчасти по привычке, отчасти чтобы дать ей время прийти в себя.
— Папа снова собирается жениться, — произнесла Молли, наконец.
Она не могла понять, почему рассказала ему об этом. Мгновение назад она не собиралась этого делать. Роджер уронил лист, который держал в руке, повернулся и посмотрел на нее. Ее глаза наполнились слезами, когда встретились с его глазами, безмолвно прося о сочувствии. Ее взгляд был более красноречивым, чем слова. Прежде чем ответить он помолчал, скорее потому что понимал, что должен что-то сказать, чем потому что сомневался в ответе на свой вопрос.
— Вы сожалеете об этом?
Она не отводила от него взгляда, пока дрожавшими губами пыталась выговорить «Да», хотя не издала ни звука. Он снова замолчал, разглядывал землю, мягко постукивая ногой по шатающемуся камню. Его мысли нелегко облекались в форму слов, и он не был склонен утешать пока не найдет истинный источник, из которого должно исходить утешение. Наконец, он заговорил, словно размышлял над проблемой сам с собой.
— Кажется, если бы можно было… рассматривать вопрос любви с одной стороны… то поиск того, кто мог бы стать заменой матери, должен был стать почти обязанностью…. Я полагаю, — сказал он особенным тоном, и снова взглянув на Молли, добавил: — что этот шаг может весьма осчастливить вашего отца… он может избавить его от многих забот и может наделить его милой спутницей.
— У него есть я. Вы не знаете, кем мы были друг для друга… по крайней мере, кем он был для меня, — кротко добавила она.
— Должно быть, он хотел как лучше, иначе бы так не поступил. Он думал больше о вашем благе, чем о своем.
— В этом он старался меня убедить.
Роджер снова начал постукивать по камню. Он неправильно понял ход ее мыслей. Внезапно он посмотрел на Молли.
— Я хочу рассказать вам о моей знакомой девушке. Ее мать умерла, когда ей было шестнадцать… она была старшей в большой семье. С этого времени — до конца расцвета ее юности — она посвятила себя сначала утешению отца, потом стала его собеседницей, другом, секретарем — всем, кем угодно. Он был очень занятым человеком и часто приходил домой, чтобы снова подготовить дела к следующему дню. Харриет всегда была рядом, готовая помочь, поговорить или помолчать. Так продолжалось восемь или десять лет, а потом ее отец снова женился… на женщине ненамного старше самой Харриет. И теперь они самая счастливая семья, которую я знаю. Вы ведь не думали об этом? Молли слушала, но отвечать ей не хотелось. И все же ее заинтересовал этот небольшой рассказ о Харриет — девушке, которая так много значила для своего отца, намного больше, чем Молли в свои юные годы значила для мистера Гибсона.
— Как это произошло? — наконец, выдохнула она.
— Харриет думала прежде всего о счастье своего отца, а потом уже о своем собственном, — ответил Роджер с какой-то суровой краткостью.
Молли
— Если бы для счастья папы…
— Должно быть, он в это верит. Что бы вы ни вообразили, дайте ему шанс. Я думаю, что он не будет спокоен, если будет видеть ваше беспокойство и изнеможение. Вы сказали, что так много значите для него. И сама леди, тоже… если бы мачеха Харриет была эгоистичной женщиной и всегда стремилась удовлетворить свои желания, но она не такая. Ей тоже хотелось, чтобы Харриет была счастлива, как и Харриет хотелось видеть счастливым своего отца… Будущая жена вашего отца может оказаться другим человеком, хотя такие люди редко встречаются.
— Я думаю, она не такая, — пробормотала Молли, призрак воспоминаний воскресил в ее памяти подробности того дня в Тауэрсе много лет назад.
Роджеру не хотелось слышать доводы Молли, подтверждающие эти сомнения. Он чувствовал, что не имеет права знать о семейной жизни мистера Гибсона, прошлой, настоящей или будущей, больше, чем это было нужно для того, чтобы он смог утешить плачущую девушку, с которой он так неожиданно столкнулся. Кроме того, ему хотелось домой, обедать вместе с матерью. Но он не мог оставить Молли одну.
— Правильнее надеяться на лучшее, а не ожидать худшего. Это звучит банально, но до сих пор эти слова меня утешали и когда-нибудь они послужат и вам. Каждый человек всегда должен стараться думать о других больше, чем о себе, и лучше всего не судить о людях заранее с плохой стороны. Мои проповеди не слишком длинны? Разве от них у вас не разыгрался аппетит? Из-за проповедей я всегда становлюсь голодным.
Казалось, Роджер ждет, что она встанет и пойдет вместе с ним. Ему хотелось, чтобы она поняла, что он не оставит ее одну. Поэтому Молли вяло поднялась, потому что у нее не было сил сказать, что она предпочла бы остаться одна, если бы он только мог уйти без нее. Она была очень слаба и запнулась о выступающий корень дерева, пересекавший тропинку. Роджер был наблюдателен, хоть и молчалив, и, увидев, как она споткнулась, протянул руку и удержал ее от падения. Он все еще поддерживал ее за руку, когда препятствие было уже позади. Эта физическая слабость убедила его, как юна и беспомощна была Молли, и он посочувствовал ей, вспомнив, как она горевала, когда он обнаружил ее, и, желая быть немного нежнее, чтобы утешить ее прежде чем они расстанутся, прежде чем их разговор наедине поглотят условности домашней жизни. И все же он не знал, что сказать.
— Вы считаете меня жестоким, — наконец, произнес он, когда они подходили к окнам гостиной и двери в сад. — Мне никогда не удается выразить то, что я чувствую, так или иначе я начинаю философствовать, но я очень вам сочувствую. Да, не в моих силах помочь вам изменить события, но я могу посочувствовать вам, лучше не говорить каким образом, поскольку это ни к чему не приведет. Помните, как я вам сочувствую! Я всегда буду помнить о вас, хотя, смею сказать, об этом лучше не говорить.
Молли ответила шепотом: — Я знаю, что вы сочувствуете, — а затем вырвалась, вбежала в дом и поднялась наверх в уединение своей комнаты. Роджер сразу отправился к матери, она сидела перед нетронутым обедом, всерьез обеспокоенная таинственной непунктуальностью своей гостьи, не в силах что-либо понять. Она слышала, что приезжал мистер Гибсон, потом уехал, и она не могла узнать, не оставлял ли он для нее записки. А беспокойство миссис Хэмли за свое здоровье, которое люди считали ипохондрией, всегда заставляло ее особенно прислушиваться к мудрым словам доктора.